Cегодня, 19 июня, исполняется 100 лет со дня рождения Василя Быкова — классика беларусской литературы, автора «Жураўлінага крыку», «Альпійскай балады», «Сотнікава», «Знака бяды», без преувеличения легендарного отечественного писателя, известного как в Беларуси, так и за ее пределами. Но широких празднований даты в стране не будет: Быков неугоден властям. Причем не только нынешним. В советское время у писателя били окна в квартире, прослушивали телефон, похищали рукописи, песочили его в докладах, а один раз даже избили. При Лукашенко его заставили эмигрировать и издевались в госпрессе, а теперь не оставляют в покое даже после смерти. Вспоминаем, как на протяжении всей жизни беларусского классика травили за его взгляды.
Нападение, прослушка, телефонный террор
Василь Быков мечтал стать художником. До войны он даже поступил на скульптурное отделение Витебского художественного училища, но спустя год, в 1940-м, ему пришлось уйти: власти отменили для учащихся стипендии, и теперь за все материалы и учебники надо было платить — а денег у семьи Быкова не было.
Затем была война. Будущего писателя призвали в Красную армию в 1942-м, он освобождал Украину, Румынию, Болгарию, Венгрию, Югославию, Австрию, пережил серьезное ранение. Демобилизовавшись, поселился в Гродно, где в 1949-м в печати появились его первые рассказы. Первая книга «Ход канём», посвященная современности, появилась лишь в 1960-м — ее автору тогда было уже 36 лет.
В том же году была опубликована и повесть «Жураўліны крык», которую сейчас проходят в школе. А в 1962-м появилась «Трэцяя ракета», которая сделала Быкова известным — и она же привела к началу травли.
«У Менск на пасаду галоўнага рэдактара „ЛіМу“ (газета „Літаратура і мастацтва“. — Прим. ред.) прыехаў з Маскоўскай ВПШ (высшая партийная школа. — Прим. ред.) партыйны журналіст Нічыпар Пашкевіч, — вспоминал классик беларусской литературы в мемуарах „Доўгая дарога дадому“. — Натуральна, яму карцела праявіць сябе, засьведчыць партыйную хэнць, пераацаніць да яго ацэненае. Штосьці не задавальняла яго ў апошняй аповесьці Я[нкі]. Брыля. Але Брыль ужо быў ляўрэатам Сталінскай прэміі <…>. Мабыць, на ролю хлопчыка для біцьця Брыль мала гадзіўся. Затое цалкам гадзіўся малады празаік з Горадні Васіль Быкаў. I хутка ў „ЛіМе“ паявіўся грамадны, на цэлы разварот артыкул пад красамоўным назовам „Героі ці ахвяры лёсу?“. Пытаньне ў загалоўку стаяла, вядома ж, рытарычнае. Яшчэ не пачаўшы чытаць, можна было зразумець, што аўтар аповесьцяў — ёлупень і недарэка, а ягоныя героі — ахвяры і сьлюнцяі, зь якіх ні ў якім разе нельга браць прыклад. А калі яны створаны не для прыкладу, дык чаму ж у іх можна навучыцца? Чаму не відно адкрытага аўтарскага асуджэньня ягоных пэрсанажаў ды іхніх учынкаў?»
Но повесть все же перевели на русский язык и выпустили в Москве (это само по себе давало своеобразную индульгенцию), по ней сняли фильм, поэтому критика утихла.
Настоящая же травля началась в 1965-м, когда Быков написал повесть «Мёртвым не баліць». В основу сюжета легли события из его жизни. Во время Кировоградской операции в начале 1944-го (проводилась на территории Украины) он получил ранения в живот и ногу и был ошибочно записан погибшим. Родители Быкова даже получили похоронку, где было указано, что он пал в боях под Кировоградом. А имя младшего лейтенанта даже выбили на местном обелиске. В действительности же после ранения Быков три месяца провел в госпитале, а затем вернулся на фронт.
Отрицательным героем повести стал Сахно, сотрудник советской контрразведки СМЕРШ. Во время публикации реальное место его службы пришлось убрать из текста, в повести его называли просто «офицером штаба». Но читатели и власти все равно обо всем догадались. Сперва повесть напечатали на языке оригинала — по-беларусски — в журнале «Маладосць», затем опубликовали в переводе на русский в журнале «Новый мир», самом передовом литературном издании в СССР той поры.
«Iнстанцыі зрэагавалі апэратыўна, і праз колькі дзён выйшаў чарговы нумар „Правды“ зь вялікім артыкулам У[ладзіміра]. Сеўрука (як пасьля выявілася, слухача Акадэміі грамадскіх навук). У гэтым артыкуле канстатавалася несумненная няўдача пісьменьніка, абараняўся гонар Савецкай арміі, пераможцы фашызму, даваліся ўстаноўкі, як трэба пісаць на тэму мінулай вайны. <…> За праўдзінскім артыкулам, бы па камандзе, пасыпаліся вельмі крытычныя, часта зьневажальныя артыкулы з палітычным падтэкстам ва ўсіх іншых цэнтральных газэтах. <…> Цікава, што ўвогуле аўтара білі за што заўгодна — паклёп, прыніжэньне, скажэньне — але нідзе не было сказана ніводнага слова пра „сьмерш“, ці НКВД, ці КДБ», — вспоминал сам Быков.
Вскоре после этого к писателю пришел подполковник КГБ — писатель считал, что таким образом органы просто собирали на него информацию, которой не хватало. Тогда же Быков стал замечать, что его личную переписку также читают.
«У выніку буйнай кампаніі дыскрэдытацыі твору Быкава аўтар пачаў атрымліваць шмат лістоў ад яго чытачоў, — рассказывал писатель в мемуарах. — Пісалі зь Беларусі, з Масквы, зь Пецярбургу і нават зь Сібіры і Далёкага Ўсходу. Аўтары былі самыя розныя — ад ветэранаў былой вайны да моладзі і студэнтаў. Значная бальшыня пісьмаў была ў падтрымку пазыцыі аўтара, падзяка за праўду вайны. <…> Але ўжо тады заўважыў, што ўсе лісты былі пэрлюстраваныя, што ня надта і ўтойвалася пэрлюстратарамі. Вядома, што папера савецкіх купэртаў была благая, і сьляды гарачага адпарваньня на другім баку былі відавочныя (речь о том, что конверты вскрывали при помощи горячего пара. — Прим. ред.). Пры тым некаторыя з лістоў пэрлюстраваліся па некалькі разоў, у розных інстанцыях».
Особенно испорченными выглядели письма родителям в деревню: «Падобна, іх адпарвалі ў Гародні, дзе я іх апускаў у скрынку, затым у Менску і, вядома ж, па месцы адрасата — усім трэба было ведаць, што піша Быкаў. Але я даўно ўжо не пісаў нічога падазронага, тым болей бацькам. Як, дарэчы, і яны мне, чые лісты былі ня лепшыя з выгляду. Калі трапляла якая бандэроль — кніга ці рукапіс, дык яна была бязьлітасна пашкуматаная (бы яе грыз сабака) і мела чорны паштовы штэмпель: „Поступила в поврежденном виде“. Некаторыя лісты наогул не прыходзілі — мабыць, адразу ішлі ў „справу“. Тады ксэраксаў яшчэ не было, а на перадрук органы ашчаджалі працу „кваліфікаваных машыністак“».
Советские органы действовали по указанию с самого верха. Еще 20 июня 1969 года председатель КГБ Юрий Андропов направил в ЦК КПСС секретную записку следующего содержания: «Комитет государственной безопасности Белоруссии располагает данными о политически нездоровых настроениях белорусских писателей — члена КПСС КАРПЮКА (писатель Алексей Карпюк. — Прим. ред.) и БЫКОВА <…>. В настоящее время к Быкову проявляют повышенный интерес идеологические центры противника. Комитетом госбезопасности Белоруссии с санкции Компартии республики готовятся мероприятия, направленные на предотвращение враждебных намерений со стороны названных лиц».
Органы госбезопасности не брезговали и обысками в квартире классика: в мемуарах он вспоминал, как из его дома стали исчезать книги и письма. Происходило это, когда хозяева уходили из квартиры. Жене Быкова тогда как раз понадобилась помощница по дому: «Хтось з выкладчыц пэдінстытуту параіў добрую жанчыну, адзінокую, якая магла б прыходзіць разы два на тыдзень прыбіраць у кватэры. Хутка яна і зьявілася ў нас — добрая, руплівая жанчынка. Яна сапраўды жыла адзінокай, хаця мела сына, і ўжо пабывала ў лягеры. Праўда, ня надта было зразумела за што. Ды я не цікавіўся. Звычайна, як яна прыходзіла прыбіраць, мы з хлопцамі вымяталіся на падворак ці яшчэ куды — каб не замінаць. Прыбірала добра, старанна. <…> Мяркуючы па ўсім, пасьля таго, як з кватэры вымяталіся гаспадары, туды прыходзілі госьці».
Эти же люди установили в квартире и подслушивающее устройство. Как вспоминал Быков, в то время его пригласили в Румынию, где он встретился с исследователем по фамилии Утан, подарившим ему свою визитку. Писатель во время встречи у себя в квартире рассказал об этом другу, историку Борису Клейну, показал ему визитку и добавил, что тот написал о беларусе в своей книге. Но в то время генсеком ООН был бирманец (сейчас эта страна называется Мьянма) У Тан.
«Празь які дзень у Горадні падняўся таемны шум наконт У Тана, — вспоминал Быков. — Знаёмы доктар цікавіцца, з кім я сустракаўся ў Румыніі? А што, і генсек ААН быў там? — Ды не, кажу, што яму там рабіць? Звоніць дырэктар бібліятэкі: ня можаце назваць, якія кнігі напісаў У Тан? Тут спатрэбіліся, а знайсьці ня можам. Пытаюся, каму спатрэбіліся? — Toe не тэлефонны разгавор… Але ведама каму. Словы Клейна яны запісалі, а візытоўку, вядома, ня бачылі і падумалі, што тое — нелегальна прывезеная кніга У Тана. Значыцца, дзесь пад канапай у мяне — жучок».
Власти использовали и угрозы — как физические, так и психологические. Например, Быкову били окно в квартире: «Дома, на Кашавога, яшчэ было ня позна, бліскаў тэлевізар, і раптам — удар у вакно, шыбіна — у друз, на падлозе кавалак цагліны. Я выбег на вуліцу — нідзе нікога. Назаўтра пасьля невясёлага роздуму пайшоў у міліцыю, напісаў заяву. Пасьля змусілі перапісаць, сказалі, будуць расьсьледаваць. Нейкі час чакаў выніку, пасьля перастаў чакаць».
Следующим шагом стал телефонный террор. Друг писателя Алексей Карпюк смог пробить установку дома у Быкова телефона (тогда это было проблемой): «Стала зручна куды пазваніць, ня трэба было бегчы на пошту ці да аўтаматаў, якія ніколі не былі спраўныя. Але пачалося іншае ліха, прынамсі для мяне. Пачалі званіць — з Горадні, Менску, Масквы ці чорт ведае адкуль — не называючыся. То быў форменны тэлефонны тэрор, пэўна ж кімсьці арганізаваны. Але вядома кім. У любы час дня і ночы трашчэў телефон, устрывожаны, я ўскокваў з ложку і чуў першае пытаньне: „Да якога часу вы будзеце падрываць савецкую ўласьць?“. Або: „Многа вам заплаціла ЦРУ за паклёп на партыю і Чырвоную армію?“».
Кульминацией стало нападение на писателя. Однажды он гулял с уже упоминавшимся историком Борисом Клейном: «Клейн жыў недалёка, у цэнтры гораду, каля турмы. Прайшлі ў адзін канец, затым у другі. Было ўжо цёмна, людзей на вуліцы трапляла няшмат. Ля самага яго пад’езду раптам перад намі выніклі трое, заступілі дарогу. Сьпярша мы нават не зразумелі, чаму яны перагарадзілі нам вузкі шлях, як тут жа атрымалі па удары ў твары — я і Барыс. У таго адразу ўпалі пад ногі акуляры, я здушана крыкнуў: „У чым справа?“ I зноў атрымалі — другі раз. Тады мы закрычалі — на ўсю вуліцу. Адзін таропка перайшоў на другі бок, дзе ўжо стаяў трэці зь іх групы. Астатні раптам наблізіўся амаль ушчыльную, але замест таго, каб ударыць, ціха сказаў „Простите, ребята!“ і пайшоў да тых двух».
«Мы с Василем возвращались с очередной вечерней прогулки. Из подворотни моего дома на ул. Энгельса выскочили неизвестные. Я успел заметить одного — того, кто сильно ударил меня в лицо кулаком и разбил мне очки. Быков <…> схватился с ними, но не смог никого задержать. Жаловаться мы точно не стали — кому и на кого? Их подослали, они сделали свое», — добавлял в собственных мемуарах Клейн.
Критика в адрес Лукашенко и отъезд в эмиграцию
В семидесятые годы травля Быкова постепенно сошла на нет. Советские власти поняли, что проще дать ему признание, чем бороться, а потому не скупились на награды. Быков стал лауреатом Госпремии СССР (1974) и БССР (1978), народным писателем Беларуси (1980), Героем социалистического труда (1984), лауреатом Ленинской премии (1986).
Но, несмотря на награды, ограничения и цензура в отношении живого классика никуда не исчезли. Например, это касается знаменитой повести «Мёртвым не баліць», впервые опубликованной в журналах в 1965-м. После этого по-беларусски это произведение не печаталось 17 лет, в переводе на русский — 23. Но и после разрешения на печать советские цензоры не оставили произведение в первоначальном виде. «Нават падчас першага кніжнага выдання ў 1982 годзе у 4-томным зборы твораў Быкава да купюр 17-гадовай даўніны дадаліся новыя, бо гэтага патрабаваў Галоўліт (главное цензурное ведомство в СССР. — Прим. ред.). Менавіта ў такім скалечаным выглядзе твор і вядомы сучаснаму чытачу», — расказывали исследователи (лишь десять лет назад, к 90-летию автора, был издан первоначальный быковский вариант).
Уже во время перестройки тогдашний глава КГБ СССР Виктор Чебриков возражал против публикации повести Быкова «Знак бяды» — потребовалось личное вмешательство Михаила Горбачева, благодаря которому произведение пошло в печать и получило Ленинскую премию.
Награды Быкова не только препятствовали масштабной травле писателя. Статус помогал ему пробивать важные для беларусов вещи. Например, в 1988-м в газете «Літаратура і мастацтва» (той самой, что за годы до этого напечатала разгромную статью про молодого Быкова) вышла статья «Курапаты — дарога смерці». Ее авторами были Зенон Позняк и Евгений Шмыгалев. Именно в этом тексте впервые были обнародованы факты о расстрелах беларусов в одноименном урочище в 1930-е годы. Краткое предисловие написал именно Быков. Писатель вошел в оргкомитет по созданию Беларусского народного фронта — а на первом заседании помешал представителю компартии сорвать его.
Классик беларусской литературы поддержал курс страны на независимость и приветствовал ее провозглашение. В 1993-м он стал одним из сопредседателей оргкомитета по проведению Первого съезда беларусов мира, который объединял нацию и включал в отечественную повестку эмигрантов с разных континентов.
В том же 1993-м произошло важное событие, которое определило отношение государства к Быкову на долгие годы. Тогда Александр Лукашенко — на тот момент еще только депутат беларусского парламента — отправился с визитом в Москву, где дал интервью газете «Правда». Оно вышло под названием «Да возродится!», а речь в нем шла, по сути, о желании беларусского политика восстановить Советский Союз в форме новой империи.
Через несколько дней, 1 сентября, в «Народной газете», тогда самом популярном издании Беларуси, был опубликован ответ писателя. «Артыкул Быкава быў надрукаваны 1 верасьня, празь некалькі дзён пасьля інтэрвію Лукашэнкі. Ніколі раней Быкаў не прысьвячаў нейкай публікацыі асобны артыкул, прычым, калі ўлічыць тэхналягічны працэс выхаду „Народнай газэты“ (нумар рыхтаваўся за суткі да выхаду), Васіль Уладзімеравіч напісаў свой тэкст адразу», — отмечал в книге «Дзевяноста трэці» депутат парламента от БНФ Сергей Наумчик. По его словам, «форму Быкаў абраў, на мой погляд, ідэальную: ён цытуе Лукашэнку, але нідзе ня згадвае ягонага прозьвішча. Іншымі словамі, кажа пра яго як пра зьяву. І зьяву вельмі небясьпечную».
Вот конкретные цитаты Быкова из той статьи (цитируем их по книге Наумчика): «Канешне, у свой час у гэтай газэце даводзілася чытаць і не такія матэрыялы (зрэшты, і ў пазьнейшы таксама), але каб з гэткай ашаламляльнай адкрытасьцю паставіцца да кволай незалежнасьці краіны, дзе нарадзіўся і жывеш, дзе будуць жыць твае дзеці, — такое трэба пашукаць у наш час сярод самай чырвона-карычневай прэсы».
Лукашенко — повторим, его фамилия в тексте не называлась — характеризовался как «перапалоханы чалавек, які за гады ідэалягічнага ачмурэньня, відаць, так і не разабраўся ў гістарычнай сутнасьці часу». Быков назвал главную, по его мнению, причину жажды реванша сторонников восстановления СССР в какой-то форме: «Глядзіш, народ раптам паразумнее, забярэ зямлю і пачне ладзіць жыцьцё на свой лад, як спрадвеку ладзілі яго продкі і ладзяць цяпер па ўсім сьвеце — на аснове здаровага сэнсу і прыватнай уласнасьці. Значыць, спадзяванка адна: звыклы камуністычны рэжым, дзе так салодка жылося вялізнай зграі партыйна-гаспадарчых захрыбетнікаў. І цяпер, спахапіўшыся, яны пачалі адмаўляць у сувэрэннасьці краіне, у якой звыклі валадарыць».
К аргументам писателя беларусы не прислушались: в следующем, 1994-м Лукашенко победил на первых президентских выборах и стал руководителем страны. Быков на тех выборах был доверенным лицом Зенона Позняка, лидера БНФ. При Лукашенко началось движение к диктатуре. В 1995-м в парламент были введены силовики, которые избили находившихся там депутатов (они объявили голодовку в знак протеста против нарушения Конституции).
В ответ Василь Быков заявил, что страной теперь «правит президентская хунта» (то есть группа людей, пришедших к власти в ходе государственного переворота). 24 марта 1996-го писатель возглавил шествие по проспекту Скорины (теперь — Независимости) — это стало началом масштабных массовых протестов против политики Лукашенко, вошедших в историю как «минская весна».
Месть Лукашенко последовала практически сразу после его прихода к власти: народного писателя Беларуси перестали печатать в госиздательствах, а частных, которые бы издавали беларусскоязычных авторов, тогда почти не было. В результате книга «Сьцяна», набранная и вычитанная автором в корректуре, пролежала в государственном издательстве три года, пока Быков сам не забрал оттуда рукопись, потеряв надежду опубликоваться.
Писателя травила госпресса — теперь уже не советская, а беларусская. В 1997-м в газете беларусских коммунистов «Мы и время» появилась статья «Обыкновенный иуда», посвященная Быкову. В переписке с друзьями писатель отмечал, что его письма не доходят до адресатов, а разговоры прослушиваются. Пенсия классика составляла 13 долларов, его жены — еще меньше. «Канешне, ёсць пенсія, не галадаем. З апраткі даношваем старое, добра, што запас быў», — писал он сестре.
Эти обстоятельства и начавшиеся проблемы со здоровьем вынудили писателя в итоге уехать за границу, чтобы иметь возможность спокойно жить и работать. Весной 1998 года Финский ПЭН-центр пригласил Быкова в Хельсинки. Власти внезапно попытались убедить классика остаться. Вице-спикер Палаты представителей Владимир Коноплев, друг Лукашенко, обсуждал этот вопрос с главой Союза писателей Владимиром Некляевым. Власти были готовы обеспечить Быкову все условия для работы — для этого требовалось «всего лишь» встретиться с Лукашенко.
Быков отказался и в июне уехал в столицу Финляндии, где ему на полтора года дали однокомнатную квартиру. После этого он также жил в Германии и Чехии (в последней стране перенес операцию) и вернулся на родину лишь незадолго до смерти.
Всенародные похороны — и травля от Азаренка с Бондаревой
Василь Быков умер 22 июня 2003 года в реанимационном отделении онкологического госпиталя в Боровлянах. Символично, что это произошло в день нападения нацистов на Советский Союз. Писатель провел почти всю войну, будучи на передовой, и рассказал о ней едва ли не лучше всех в беларусской литературе.
Прощание с Быковым, прошедшее 25 июня, стало поистине всенародным — такого Минск не знал со времен гибели лидера БССР Петра Машерова (в 1980-м). Гроб с телом Василя Владимировича установили в Доме литераторов, что на улице Фрунзе. Церемония продолжалась пять часов (ее продлили на час к первоначальному времени), но попрощаться с классиком успели все равно не все. Огромная очередь людей, пришедших отдать Быкову дань памяти, растянулась до площади Победы и далее вдоль улицы Захарова. Гроб, буквально утопавший в цветах, накрыли национальным бело-красно-белым флагом.
Последнее стало поводом для скандала. Лукашенко, приславший лишь соболезнования, на похороны предсказуемо не приехал. Вместо него в Доме литератора был тогдашний министр культуры Леонид Гуляко, который и предложил использовать вместо национального флага государственный красно-зеленый. Родные Быкова отказались. «При таких обстоятельствах я вынужден покинуть зал и снять с себя ответственность за организацию похорон», — заявил Гуляко. Он добавил, что похороны превращаются в политическую акцию. Вслед за чиновником зал покинули солдаты роты почетного караула.
Гроб с телом Быкова несли на руках от Дома литератора по проспекту Скорины до Восточного кладбища. За ним с бело-красно-белыми флагами шли около 10 тысяч человек. На кладбище произошло отпевание на беларусском языке по униатскому обряду. После этого начались выступления друзей и близких покойного.
Российский публицист Юрий Черниченко заявил, что «давно не видел такой демонстрации воли и преданности, какая была проявлена сегодня на улицах Минска», и пожелал беларусам скорее «начать дышать тем воздухом свободы, о котором мечтал Василь Быков». Первый руководитель независимой Беларуси Станислав Шушкевич отметил, что «последняя заслуга Василя Быкова уже после его смерти — это то, что он дал беларусам возможность пройтись под бело-красно-белыми флагами по центральному проспекту Минска» — в предыдущие годы такие шествия всегда запрещались властями.
Разгонять траурное шествие власти тогда не решились. Но зато отыгрались на Быкове в следующие годы. Общественность и даже глава провластного Союза писателей Беларуси Николай Чергинец неоднократно обращались во всевозможные инстанции (в том числе лично к Лукашенко), предлагая переименовать одну из минских улиц или присвоить новой магистрали имя Василя Быкова, а также установить писателю памятник. На практике лишь в сентябре 2020-го на доме, где жил классик, появилась мемориальная доска. Со времени его смерти к тому моменту прошло 17 лет. Улицы имени Быкова в столице нет до сих пор.
Аналогичная ситуация в Гродно, где жил и работал беларусский классик. В этом году местные жители попросили власти установить ему памятник. Однако зампредседателя Гродненского горисполкома Зоя Кулеша ответила, что установка таких памятников не входит в компетенцию городских властей. По ее словам, памятники в областных центрах устанавливаются только по решению облисполкомов. Причем проект нужно обязательно согласовать с Минкультом и получить от него положительное заключение, также его должен согласовать Лукашенко. Но никто из чиновников инициативы не проявил, поэтому памятника Быкову нет и в Гродно.
Еще одна постыдная ситуация также произошла в 2024-м: 25 января в Государственном музее истории беларусской литературы открылась экспозиция к столетию со дня рождения Быкова — но ее без объяснения причин досрочно закрыли уже спустя десять дней работы.
Травлей давно умершего классика беларусской литературы занимаются государственные пропагандисты. Например, сотрудник СТВ Григорий Азаренок назвал Быкова «предателем»: «Уже престарелому Герою социалистического труда посулили Нобелевскую премию. Его окружили „новые интеллигенты“ (вчера воспевавшие комсомольские стройки). И, что называется, сц**и в уши. Так и стал он из Рыбака сначала Сотниковым. Но встать под БЧБ-флаг…Под флаг предателей. Под флаг тех, против кого ты воевал. Стать человеком с черной душой. Тут он упал до Портнова (все трое — герои повести „Сотников“. — Прим. ред.). Быков воевал с Лукашенко. Как Портнов против Рыбака. Василий стал героем своей повести. Предателем. <…> Президент не раз протягивал руку. Но глубокого старика окружило шакалье и просто не пропускало к нему информацию. А только пело в уши про Нобелевскую премию».
В реальности Нобелевскую премию Быкову, естественно, никто не обещал, а от общения с Лукашенко он отказался сам. Бело-красно-белый флаг не был флагом предателей, а являлся государственным в 1991–1995 годах.
Азаренка поддержала гродненская провластная активистка и бывшая контрабандистка Ольга Бондарева.
Она заявила, что «Быков последовательно и сознательно, полностью отдавая отчет своим действиям, разжигал межнациональную вражду, настраивая беларусов против русских. Создание Союзного государства Беларуси и России В. Быков назвал „аннексией“. <…> Соответственно, переезд с проживанием нациста-предателя также финансово и политически обеспечили западные спецслужбы». Она также потребовала исключить произведения классика из школьной программы.
Ни Азаренка, ни Бондареву никто не одернул. Ведь пример им подает сам Лукашенко. Например, в 2022 году он безосновательно заявил, что родные Быкова продали его награды за 30 долларов. По одной из версий, в реальности награды похитили аферисты. По другой, к похищению наград могли приложить руку беларусские спецслужбы, чтобы Лукашенко потом смог использовать их в своих интересах.
Все это демонстрирует, что современная власть по-прежнему использует советские практики, а травля классика продолжается даже после его смерти. Такие последствия — результат того, что Быков ни в молодости, ни в зрелом возрасте не отказался от своих взглядов из-за политической конъюнктуры, не пытался обслуживать власть и ее представителей вопреки тому, что на самом деле думал.
Читайте также
