Каких только стереотипов мир не слышал о женской и сестринской дружбе: и что ее не существует, все это сказки Венского леса, ну а если и случается, то ненадолго. Гомельчанки Ксения Жукова (35 лет) и Надежда Моисеенко (39 лет) доказывают обратное. Когда у Ксюши случился инсульт в 30 лет, именно сестра была рядом. Надя оказалась той витальной силой, которая смогла преодолеть даже тьму диагноза.
«Потрясений в моей жизни хватало»
— Оглядываясь назад, я пытаюсь собрать все причины произошедшего в единый пазл, — Ксения Жукова смотрит мягким взглядом голубых глаз. — Наше с сестрой детство прошло в постоянном домашнем насилии. Дома был ад. Мама всегда ходила в темных очках и с разбитым лицом. Но в девяностые в деревнях, по крайней мере в Буда-Кошелевском районе под Гомелем, это была норма. Большинство так жило… В конце концов, взрослые столько раз нас подводили и бросали, что мы с сестрой остались вдвоем против всего мира. Только друг другу и доверяем.
Детский опыт отразился и на моих будущих отношениях. Там был и абьюз, и патологическая ревность, и игровая зависимость, когда партнер проиграл на 20 000 долларов долга…
Одним словом, потрясений в моей жизни хватало, как и перегрузки для нервной системы.
— В каком-то смысле нашему адскому детству можно сказать спасибо, — говорит Надежда Моисеенко, обладательница железного характера. — Сестру оставляли мне, даже когда она была совсем грудничком. Мы всегда были вместе. Бывают ведь семьи, в которых родные сестры или братья становятся друг другу чужими людьми. Выросли — и разбежались. Но только не мы. Когда у Ксюши случился инсульт и я наконец сумела попасть к ней в реанимацию, она прошептала: «Я тебя так ждала, так ждала!..» Но я забегаю вперед.
Ощутимые предвестники инсульта появились у Ксении, когда ей было 24 года: за шесть лет до дня Х.
— Первые предвестники появились во время второй беременности, — рассказывает девушка. — Ночью, в фазе сна, случилось несколько приступов, похожих на эпилепсию: все тело непроизвольно выгибалось в мостик и тряслось в судорогах. Мой тогдашний партнер пришел в ужас. Пытался держать мою челюсть, чтобы я не задохнулась. Разбудил меня на рассвете: «Собирайся, поедем в больницу!» А я ничего не помнила… Врачи сразу сделали мне компьютерную томографию (КТ) и энцефалограмму, но не обнаружили патологии и отправили домой. Приступ повторился через несколько недель, и я снова оказалась в больнице. Затем был целый квест в походах между неврологом и кардиологом, который вешал на меня холтер. Пока доктора разбирались, у меня родился сын и стало не до обследований. Я перестала ездить к врачам.
Но симптомы постепенно нарастали. Периодически возникало короткое странное состояние, похожее на ирреальность, словно я впадала в сон — а потом ничего не помнила. Будто маленькие кусочки моей жизни выпадали.
Через год я пережила расставание, одна воспитывала дочь и сына. Много работала и мало спала. Это тоже, конечно, не добавляло расслабленности в жизнь.
В мае 2019-го я была в Египте. И когда ныряла с дайверами, словила дикую паническую атаку, стоило воде немного затечь в маску на глубине десяти метров. Казалось, я уже не выплыву… Меня трясло. Это тоже могло стать триггером.
В сентябре 2019-го мы с сестрой поехали в отпуск в Москву. Гуляли по городу, фотографировались, смеялись — ну, знаете, девчачьи радости. И в какой-то момент Надя пристально смотрит мне в лицо и говорит: «Ксю, у тебя один зрачок широкий, а второй — узкий и на свет не реагирует. Ты нормально себя чувствуешь?» — «Ну так, голова побаливает». — «Может, к врачу?» — «Не выдумывай, это я в дороге не выспалась, все в порядке». Уже потом я узнала, что на медицинском языке такое состояние зрачков называется анизокория. И оно повторялось у меня несколько раз в течение следующей недели: любой невролог забил бы тревогу. Но я продолжала делать вид, что справляюсь.
«В тот день у меня было предчувствие»
5 октября 2019 года Ксения и Надя отправились в ночной клуб в Гомеле. Ксюше было к тому моменту 30 лет.
— С самого утра у меня болела голова. Вообще, головные боли преследовали меня с детства — сильные, до тошноты. Но я не обращала внимания: выпила таблетку — и пошла, — вспоминает Ксения.
— У меня в тот день словно предчувствие какое-то было, — добавляет Надежда. — В гости приехала подруга, и вечером мы собирались в ночной клуб. Но мне почему-то хотелось быть рядом с Ксюшей. Я позвонила ей: «Поехали вместе потусуемся! А если не хочешь, я приеду к тебе ночевать». Меня буквально тянуло к ней.
Уже потом врачи говорили, что причиной аневризмы может быть что угодно: скачок давления, врожденная слабость сосуда, перегрев в бане, чрезмерные физические нагрузки, травма головы… Сосуд настолько истончился, что мог лопнуть в любой момент. То, что мы были в эту ночь вместе, спасло Ксюшу, я уверена. И если вам мало мистики, вот еще один факт: в клубе Ксюша встретила своего друга детства Женю, с которым не виделась 15 лет. Его тетя работает в гомельском госпитале в отделении реабилитации после инсульта. А накануне, в течение недели, у меня в Instagram все время выскакивали в ленте видео о первых признаках инсульта. Как это объяснить?..
Ксюша выпила один коктейль, у нее было хорошее настроение. Она танцевала как никогда! Я еще подошла и говорю: «Сестра, ты у меня танцуешь как в последний раз». Язык мой — враг мой.
— В какой-то момент я сделала в танце резкое движение головой — и меня повело, — восстанавливает хронологию событий Ксения. — Неужели один коктейль так в голову ударил, недоумевала я. Потом чувствую: онемела левая рука. Я начинаю ее растирать — и не могу понять, что происходит. Онемение не отпускает, а лишь усиливается. Сестра посадила меня на сцену, но мне становилось все хуже. Я уже не могла сама встать. Женя подбежал и помог выйти на балкон, на свежий воздух. Дальше помню происходящее смутно. Я как-то пыталась сама сложить телефон в сумочку… Но левая рука не работала. Мне сказали: «Подними руку. Улыбнись. Покажи язык». Я пытаюсь, но одна рука не слушается. Язык западает. А улыбка получается искривленной, на пол-лица.
— Я сразу сказала: «Это инсульт!» Женя и его коллега подтвердили. Они вынесли Ксюшу на руках в такси, — подхватывает Надежда. — Мы мигом помчались в больницу. Через 15 минут Ксюше уже поставили капельницы и нормализовали давление.
— В такси я начала терять сознание — и дальше ничего не помню, — признается Ксения.
— Врачи сразу сказали мне: «У нее сто процентов инсульт. Все очень плохо. Обширное кровоизлияние и отек мозга. Выживет ваша сестра или нет, мы не знаем». Мне хотелось выть. Те, кто был рядом, пытались меня успокоить. Но это было невозможно. Я шарахалась от каждого телефонного звонка с незнакомого номера: все казалось, что сейчас позвонят из больницы и скажут: «Ксюши больше нет», — вспоминает Надежда. — Первые сутки меня не пускали в реанимацию, но на вторые я прорвалась. Когда я увидела Ксюшу… Это было страшно. Ее левую сторону полностью парализовало, лицо опущено. Но медперсонал предупредил меня, что я не должна показывать эмоций. Врачи говорили, что я заберу сестру лежачей и ходить она не будет. Но Ксю вышла из больницы на своих ногах.
— Мой диагноз — геморрагический инсульт, — Ксения улыбается одними уголками губ. — Это было внутреннее кровоизлияние 3,5 на 2,5 сантиметра в правое полушарие мозга, глубоко в базальных ядрах. И оно вообще неоперабельно. То есть сгусток крови запекся и превратился, грубо говоря, в кисту. Обычно в таких случаях поврежденные сосуды клипируют — исключают из кровотока. Но в моем случае добраться до очага невозможно. Если бы операцию сделали, остался бы всего 1% вероятности, что я смогу двигаться.
«Жизнь после инсульта однозначно есть»
— В больнице я попросила медперсонал полностью убрать зеркала, чтобы Ксюша не видела себя такой, — Надежда нервно касается чашки с кофе. — Я ее кормила из ложечки, а еда вытекала… Заплетала ее, одевала и раздевала, мыла на кровати, расстелив клеенку. Говорила: «Ксю, мне нужно, чтобы ты красивая лежала». Было «весело».
Из больницы я выходила, садилась в маршрутку — и рыдала взахлеб. А на следующий день перед Ксюшей изображала радость, веселье и «хоп-хей-ла-ла-лей». Все дети — и мои, и ее — были у меня. Утром — в садик, оттуда — в больницу, целый день с Ксюшей, снова в садик, в больницу… Домой я приезжала часов в 11 вечера. Мне нужно было оплачивать две съемные квартиры, лекарства, четверых детей… Это был просто ад.
Медсестры поначалу удивлялись: 30 лет — и уже инсульт. Приходили на Ксюшу посмотреть. Но потом привыкли. Инсульт действительно «помолодел». До нас в отделении лежала 24-летняя девушка, профессиональная дзюдоистка, у которой случился инсульт прямо на соревнованиях. А у знакомой двухлетняя дочь получила инсульт после падения в песочнице. От этого никто не застрахован.
— Сестра выхаживала меня в больнице… Приезжала каждый день, даже в реанимацию… Если бы не Надя, я бы сейчас здесь не сидела и не давала вам интервью, — голос Ксении дрожит. — Я провела в больницах в общей сложности два месяца. Но, когда выписалась, никому не позволила за собой ухаживать — и это стало пуском для выздоровления.
А еще нас с сестрой никогда не покидало чувство юмора. Мы смеялись в любой ситуации — и это нас спасло. Самоирония и черный юмор — вот наш рецепт. Помню, Надя приезжала в палату, когда я была еще лежачей, и говорила: «Ну что, сестра, сделаем тебе утку по-пекински?»
Когда я вышла из больницы, левая сторона тела еще не работала. Но я не жалела себя. По крайней мере, я нормально разговаривала, центр речи не пострадал. И я была нужна детям: сыну тогда исполнилось четыре, а дочери — девять. «Как ты будешь одна после инсульта?» — спрашивали меня. Я отвечала: «Люди ногами картины вышивают, а я что, с одной правой рукой не справлюсь?» Да, было сложно. На то, чтобы сварить суп, у меня уходило пять-шесть часов. Сходить в магазин около дома — часа три-четыре. Помню, однажды прямо у кассы выпал кошелек, монеты разлетелись по всему залу, я их собираю, а они снова из руки вываливаются… Расплакалась, бросила монеты, ушла… Чувствовать свою беспомощность было невыносимо, вплоть до депрессии. Но постепенно, через слезы и боль, я научилась все делать сама — даже с непослушной левой рукой.
— Я специально отошла в бытовом плане, — говорит Надежда, — потому что понимала: чем больше я буду делать за сестру, тем медленнее она восстановится. А нужно возвращаться в форму в максимально сжатые сроки. Первые полгода — самые важные для жизни после инсульта. На зиму я привезла Ксюше велотренажер — и она молодец, занималась.
— Помню, на реабилитации доходило до того, что инструкторы выгоняли меня из тренажерного зала: уж слишком рьяно я бралась за дело, — улыбается Ксения. — Еще я занималась в бассейне с тренером, который работает с детками с ДЦП: он научил меня заново плавать. Делала массажи, собирала мозаики. Но мелкая моторика не возвращалась — не вернулась она и до сих пор. Я не могу левой рукой посчитать купюры или нарисовать ровную линию. Восстановился только большой палец. И при этом я работаю мастером по маникюру. Как? Пришлось научиться! Можно сказать, сестра заставила. Помню, как поначалу сидела и плакала, ничего не получалось. Еще и тремор этот чертов!
Первое время я плохо ходила, левая рука и нога сильно тряслись, половина тела не слушалась. Мозжечок пострадал, и вестибулярка не работает. Идешь по городу, и кажется, что все на тебя смотрят. У меня даже было желание распечатать футболку с надписью «Я не пьяная, это инсульт».
— Поначалу Ксюша не могла нигде ездить — ни в маршрутках, ни в автобусах, ни в машинах, так сильно ее укачивало. Только пешком ходила. Первая наша дальняя поездка была через год: в Минск на поезде. Все прошло нормально — и так мы постепенно расширяли географию, — добавляет Надежда.
— Один нейрохирург советовал: если чувствительность не возвращается и традиционные методы не помогают, попробуйте болевое воздействие. Так я сделала свою первую татуировку — спустя полгода после инсульта, — закатывает рукав Ксения. — Тогда мне еще было тяжело ходить на долгие дистанции. Пройду полтора-два километра — и начинается спастика мышц, левая нога деревенеет, я не могу ее поднять, становится больно. Я набила надпись с кольца Соломона: «Все проходит, и это тоже пройдет». Мастер старой закалки работал жесткой иглой, но я не чувствовала боли, хотя вся левая сторона тела дрожала, словно от электрического разряда. И что вы думаете: в тот же день я прошла семь километров без боли. И я начала ходить много, по десять километров в день.
Сейчас я не чувствую себя неполноценным человеком. Хотя, конечно, инсульт накладывает свои ограничения. Я не могу бегать. И каблуки уже никогда не надену из-за пареза суставов. Моя походка больше не от бедра, я могу споткнуться или зацепиться левой ногой.
Инсульт оставил во мне много страха. Сперва я боялась покидать больницу, потом — черту города, затем — страну… Через полтора года мы с сестрой впервые поехали на велосипедах за город: я заново научилась кататься. Потом точно так же заставила себя преодолеть страх — и съездила в Россию. Последнее испытание было с самолетом. В итоге слетала в Сочи и поняла: все, меня отпустило. Просто нужно смотреть страху в глаза. Брать и делать.
Сейчас у меня свой комплекс упражнений. Стандартная тренировка людям после инсульта не подойдет: если качать мышцы как обычно, то станет только хуже, разовьется спастика. Нужно делать упражнения на растяжение и раскрытие. Еще занимаюсь с аппликатором Кузнецова — это такой коврик с шипами.
Я могу сказать одно: жизнь после инсульта однозначно есть. Главное — не жалеть себя и не задаваться вопросами «за что» и «почему я». А постараться понять, для чего дано испытание, какой урок нужно вынести. Что ты делаешь не так и ценишь ли свою жизнь — вот главные вопросы. Инсульт стал для меня трансформацией, из которой я вышла другим человеком. Многое переоценила. Раньше я жила в постоянной гонке. Первый год после инсульта с этими долгими походами в магазин научил меня останавливаться, слышать свой темп, видеть то, что вокруг: небо, солнце, листву деревьев…
Я 20 лет искала собаку и наконец исполнила свою мечту. Купила американского булли Айка. Мы чем-то похожи по характеру. Айк теперь — часть меня. Я очень его люблю.
Если до инсульта я была недовольным человеком, который постоянно жалуется, то теперь научилась находить положительные моменты в любой ситуации. Что бы ни случилось, не страшно. Ура, я проснулась, какой день замечательный, какой дождь мокрый! Все может быть источником радости.
И я, и сестра полностью поменяли круг общения. Токсичных людей вычеркнули. Инсульт показал, кто есть кто. Снял с людей маски — даже с, казалось бы, близких. Уже за это стоит сказать ему спасибо.
— В этой истории я больше всего боялась остаться одна, — признается Надежда. — Для меня нет ближе человека, чем сестра. Дети вырастут и разлетятся кто куда. А я хочу с Ксюшей пенсию встречать, понимаете. Хочу позвонить и сказать: «Сестра, я пенсию получила, поехали прокутим!» И бураками кидаться через огород в старости.
«Даже в такой ситуации возможен позитивный исход»
Врач-невролог Виктория Курак прокомментировала историю Ксении.
— Я хочу сказать, что человеку независимо от возраста необходимо контролировать артериальное давление. Тонометр должен быть в семье такой же обыденной вещью, как и градусник. Ведь в последнее время мы, врачи, все чаще наблюдаем артериальную гипертензию у молодых. И чем раньше ее заметят, тем ниже будут риски сердечно-сосудистых катастроф.
Могли ли обнаружить у Ксении патологию заранее? Это сложный вопрос. Героиня упоминала, что ей делали компьютерную томографию, но на КТ нельзя увидеть аневризму. Лишь МРТ позволяет ее обнаружить.
Если, как того требуют протоколы, человеку сделали МРТ и нашли аневризму, здесь необходима помощь четвертого уровня: консультация нейрохирурга или рентгенэндоваскулярного хирурга в Минске, в РНПЦ неврологии и нейрохирургии на Скорины, 24. Это обязательно. Врач примет решение, нужно ли оперировать аневризму или достаточно наблюдения. И назначит постоянный контроль артериального давления — это очень важно. Бывает, что люди узнают о своей аневризме, но отказываются от операции, и за это время случается инсульт. Поэтому важно слушать доктора.
Обычно геморрагический инсульт возникает у людей с аневризмой и повышенным давлением. Во время гипертонических кризов дефект сосудистой стенки нарастает. Стенка не выдерживает, и происходит выпячивание. И когда давление в очередной раз повышается, сосуд не справляется с напряжением и рвется, а кровь изливается в вещество головного мозга.
Если после инсульта у пациента тяжелый неврологический дефицит, то родственникам придется обеспечить постоянный, практически круглосуточный уход: кормить с ложечки, мыть, обрабатывать трахеостому, если она есть, поворачивать каждые два часа, чтобы не возникли пролежни… Если же пациент мобильный и может передвигаться, то здесь важной становится моральная поддержка и реабилитация, вплоть до того, чтобы организовать логопеда на дому.
Мне хотелось бы поддержать Ксению. Даже в такой ситуации, как геморрагический инсульт в 30 лет, возможен позитивный исход без повторения приступа. Для этого нужно каждый год делать МРТ и консультироваться с нейрохирургом, рентгенэндоваскулярным хирургом в Минске. И постоянно, изо дня в день, утром и вечером, контролировать артериальное давление.