Количество политзаключенных в Беларуси все возрастает — если позапрошлой осенью за решеткой по политическим мотивам находились 660 человек (что уже было ужасающе высокой цифрой), то сейчас правозащитный центр «Весна» сообщает о почти полутора тысячах людей, оказавшихся в заключении из-за своей гражданской позиции. Для значительной части общества освобождение политзаключенных остается одним из главных вопросов. Но как это может произойти? Чтобы найти ответ, мы посмотрели, как выходили на волю люди, оказавшиеся за решеткой из-за политики, в разных странах в прошлые годы.
Редакция «Зеркала» вместе с десятками других независимых медиа и общественных организаций запускает марафон помощи политзаключенным и их семьям «Нам не все равно!». Мы будем собирать деньги для людей, которых белорусский режим всеми силами пытается изолировать. Власти хотят, чтобы политические заключенные и их близкие чувствовали себя забытыми — и нам, белорусам, крайне важно этого не допустить. Помогите людям, оказавшимся за решеткой за свои убеждения.
Здесь подробности марафона и важная информация для читателей из Беларуси
Ради вашей безопасности редакция «Зеркала» призывает не донатить с карточек белорусских банков. Если вы читаете это находясь в Беларуси — вы уже делаете очень важное дело. Вы преодолеваете страх и не даете режиму заставить вас не смотреть по сторонам.
Деньги будут собираться на единый счет фонда «21 мая», созданного Ольгой Горбуновой, представительницей Кабинета по социальным вопросам. После они будут переданы организациям, помогающими политзаключенным и их семьям.
Минимальное пожертвование установлено на уровне 5 евро для того, чтобы не дать недоброжелателям заблокировать кампанию по сбору средств большим количеством крошечных платежей — они вызывают подозрения у платежной системы, и она останавливает прием денег.
СССР: две волны освобождений, но с оговорками
Разумеется, первым в нашем списке будет Советский Союз — многочисленные лагеря системы ГУЛАГ включали и такие, которые специально предназначались для тех, кого однозначно назвали бы политзаключенными. Они массово выходили на свободу в СССР дважды: в пятидесятых и второй половине восьмидесятых.
В первые годы советской власти попавший в тюрьму «за политику» мог выйти на свободу, если к его делу привлекали внимание — система еще не успела закоснеть. Так, в 1925 году голодовка осужденных эсеров (членов партии социалистов-революционеров — «попутчиков» большевиков на революционном пути, которых после победы коммунисты безжалостно репрессировали) привела к освобождению нескольких человек. Со временем это «окошко» закрылось — аналогичные забастовки в 1930-х никого не впечатляли, требования осужденных не выполнялись, приговоренных «за политику» расстреливали.
Еще в 1943 году специально для противников советской власти в СССР восстановили отмененную с царских времен каторгу. Именно каторжные работы были наиболее суровым наказанием для большинства революционеров царской России — но в стране Советов они оказались невероятно жестокими даже по сравнению с дореволюционным временем (11-часовой рабочий день зимой, сниженные пайки, беременным — принудительные аборты). Через несколько лет советскую каторгу отменили, но лишь для того, чтобы заменить сравнимыми по строгости режима «особлагами» — особыми лагерями, где содержались политзаключенные. Правда, их закрыли в основном еще до смерти Сталина, вновь переведя «политических» в обычные лагеря.
Вопреки сложившимся стереотипам, смерть Сталина в марте 1953 года не привела к массовому освобождению политзаключенных. Хотя десталинизацию в той или иной форме поддерживали все члены пришедшего к власти триумвирата — и Никита Хрущев, и Георгий Маленков, и даже Лаврентий Берия — знаменитая амнистия от 27 марта 1953 года, когда на свободу вышли около 1,2 миллиона человек, коснулась «политических» в небольшой степени. В основном освобождали тех, кто получил по приговору менее пяти лет — а за политику давали больше.
Популярная версия, что основную часть политзаключенных освободили после доклада Хрущева в 1956 году, развенчавшего культ личности Сталина, тоже не совсем верна. Современные исследования показывают, что с 1954 по 1956 год из 467 тысяч «политических» в лагерях остались порядка 114 тысяч — то есть освобождено было три четверти. Как предполагают исследователи, истинной причиной выхода на волю стали с высокой вероятностью не смерть «отца народов» и не доклад Хрущева, а масштабные восстания в лагерях, достигшие пика к 1954-му. Люди не желали оставаться в скотском состоянии и были готовы ради этого идти на смерть.
Основную роль в амнистировании и реабилитации несправедливо обвиненных играли так называемые реабилитационные комиссии, организованные Хрущевым. Их участники должны были рассмотреть каждое дело в отдельности и рассудить по справедливости. Исследования показывают, что работали они с «чрезмерной осторожностью», перестраховываясь, как бы чего не вышло — однако все равно их деятельность привела к массовому освобождению.
Правда, тяжело шло дело с реабилитацией. Если отпустить человека на свободу комиссии зачастую соглашались, то официальное признание невиновности было редким. По состоянию на 1956 год, пишет французский историк Марк Эли, реабилитировали всего 3271 человека — не более 6,4% от общего количества освобожденных. Значительно большему количеству людей либо снижали сроки, либо просто отказывали. Освобожденная в 1956 году политзаключенная Любовь Бершадская вспоминала, что разговоры с членами комиссий и заключенными длились пять-десять минут и заканчивались словами: «Вы совершили преступление, но советское правительство амнистирует вас и освобождает из заключения».
Так или иначе с реабилитацией или без, но подавляющее большинство людей, осужденных за политику, в конце 1950-х годов покинуло лагеря. При этом в 1959 году Никита Хрущев заявил, что политзаключенных в СССР нет вовсе, а противостоять коммунизму могут только психически ненормальные люди.
Быстро прошедшая хрущевская оттепель сменилась временем брежневского застоя, когда за инакомыслие вновь стали преследовать. Процесс над писателями Юлием Даниэлем и Андреем Синявским (оба публиковали свои произведения на Западе) стал первым за долгое время политическим судом в СССР. Известный советский журналист Илья Эренбург вспоминал, что это был первый суд со времен 1922 года (тогда судили эсеров, часть которых потом вышла на свободу после голодовки — мы писали об этом выше), где никто из подсудимых не каялся и не оговаривал себя. Тем не менее обвиняемых признали виновными и дали Даниэлю пять, а Синявскому семь лет (советский нобелевский лауреат Михаил Шолохов публично сожалел о мягкости наказания, явно намекая на то, что раньше авторов ждала бы казнь).
Новая волна борьбы с инакомыслящими привела к отправке на нары уже не сотни тысяч, а просто тысячи человек. Расстреливать перестали, но появилось «нововведение» в виде карательной психиатрии.
Для содержания политзаключенных были созданы особые лагеря — сначала в Мордовии, потом на Урале, в Пермской области. Самым страшным и известным из них стала колония строгого режима «Пермь-36», где сидели самые известные диссиденты эпохи. Именно там скончался после голодовки знаменитый украинский поэт Василь Стус. Это произошло в сентябре 1985 года — у власти уже был Михаил Горбачев (кстати, в 1986 году буквально повторивший фразу Хрущева о том, что в СССР политзаключенных нет: «За убеждения у нас не судят»).
Переломным событием в судьбе советских политзаключенных стала голодовка Анатолия Марченко. В 1986-м он начал голодать, требуя «прекращения издевательств и освобождения всех политзаключенных СССР» — это продолжалось 117 дней. Через 12 дней после окончания голодовки Марченко умер. Спустя месяц политзаключенных в СССР стали освобождать — в последний раз в истории советской империи. Сначала никакой амнистии не объявлялось — каждый, кто хотел оказаться на свободе, обязан был написать отдельное прошение о помиловании. Затем последовали два указа Президиума Верховного совета (парламента) СССР о помиловании, и позднее член прокуратуры страны Владимир Андреев рассказывал, что большую часть политзаключенных освободили в 1987 году, однако процесс растянулся до конца следующего года.
Так, самый известный белорусский политзаключенный, уроженец Бобруйска Михаил Кукобака (в сумме он провел в тюрьмах и спецпсихбольницах тюремного типа около 17 лет) прошение писать отказался — и в 1988 году вышел на свободу по амнистии. На родине о нем забыли, и он поселился в Москве. Кукобака стал последним узником колонии «Пермь-36» — c 1988 года там никто не отбывал наказание. Позже в ней организовали музей, который с началом «новой холодной войны» в 2014 году фактически прекратил свою работу — в новой России память о жертвах репрессий сохранять не слишком стремятся.
Некоторые заключенные продолжали умирать, не выйдя на свободу — так, знаменитый бюллетень «Вести из СССР. Права человека», бывший одним из основных источников информации о политзаключенных, писал о смерти в декабре 1987 года кришнаита Саркиса Огаджаняна.
Что же касается реабилитации несправедливо обвиненных, то здесь все вновь оказалось не так гладко. Правовую основу обеспечили два указа от 1989 и 1990 года, касавшиеся в основном жертв репрессий времен сталинизма. Рассмотрение дел растянулось на годы, и положительный результат вовсе не был гарантирован.
Так и не реабилитировали белоруса Сергея Ханженкова, пытавшегося в 1962 году взорвать «глушилку», не дававшую минчанам слушать западные радиостанции.
Отказались реабилитировать отбывшего 20 лет Игоря Огурцова, который создал в шестидесятых неформальную организацию. Словом, более чем вероятно, что советским властям было не с руки признавать свои ошибки, и в обоих случаях (после смерти Сталина и во время перестройки) политзаключенные могли выйти на свободу, но не получить никакого подтверждения, что все предыдущие годы сидели безвинно.
Третий рейх: исчезновение государства
Политические заключенные появились в Германии немедленно после прихода к власти Адольфа Гитлера в 1933 году — вести со своими соперниками честную парламентскую борьбу нацистский вождь не собирался.
Так, первый из известных концентрационных лагерей, в которых погибли за годы нацизма сотни тысяч человек — Дахау близ одноименного городка в Баварии, — изначально предназначался как раз для внутренних политических противников режима. Рейхсфюрер СС и полицай-президент Мюнхена Генрих Гиммлер официально описывал его как «первый концентрационный лагерь для политзаключенных».
Однако Третий рейх большинство своих врагов искал все же среди людей, отличавшихся не политическими взглядами, а происхождением. Наиболее массовые репрессии касались евреев, цыган, психически нездоровых людей, позже — военнопленных, а не политзаключенных. Так, на сайте лагеря смерти Аушвиц (около польского города Освенцим) подробно рассказывается о процедуре освобождения политических. Согласно этому источнику, в первые годы у осужденных за политику были неплохие шансы покинуть Аушвиц довольно быстро: через три месяца-год. Впрочем, есть сведения, что тем, кто был освобожден, запрещалось рассказывать о своей отсидке и предписывалось покинуть Германию — но неясно, насколько это было массово.
Исключение делалось для лиц, «явно враждебных режиму», в первую очередь коммунистических лидеров — их не освобождали. Послабления, впрочем, постепенно отменялись и к 1942 году были полностью ликвидированы — покинуть лагерь смерти стало невозможно. Сохранившиеся документы позволяют оценить количество освобожденных из Аушвица политзаключенных в 1600 поляков, 200 чехов и некоторое количество представителей других национальностей.
Впрочем, даже это не делает один из самых страшных гитлеровских лагерей местом, где соблюдались права человека — количество погибших там оценивают в 1,5 миллиона человек.
Освобождение производилось по заявлению отделения полиции, из которого человек попал в лагерь, затем документ путешествовал по инстанциям, одна из которых (Главное управление безопасности рейха) принимала окончательное решение освободить человека.
Исследователи полагают, что большинство случаев вызволения людей из-за колючей проволоки связано с усилиями родственников заключенных, которые часто давали взятки должностным лицам, — и это работало. Однако есть и свидетельства, что людей, освобождение которых представлялось вполне вероятным (осужденных по более легким статьям) на деле отпускали не чаще, чем всех остальных. Совсем не практиковалось освобождение за хорошую работу. Зато отпускали людей, которые могли с полным основанием считаться врагами Рейха — так, однажды из Аушвица вышла большая группа польских офицеров, часть из которых потом влилась в подполье. Это объясняется непоследовательной или даже хаотичной политикой лагерных властей.
Что касается окончательного освобождения политических заключенных (тех, кому удалось выжить) в гитлеровской Германии, то оно произошло куда проще, чем в Советском Союзе. Рейх потерпел полный и безоговорочный военный разгром, его армии были уничтожены и взяты в плен, Гитлер застрелился, а государственный строй был уничтожен. В таких условиях армии СССР и союзников просто доходили до очередного концентрационного лагеря и освобождали его обитателей (а в Бухенвальде, например, заключенные подняли восстание и освободились сами), не разбирая, политические перед ними заключенные или иные узники.
Никаких свидетельств об особом подходе к политзаключенным, отличном от других жертв нацизма, нам найти не удалось. Строго говоря, неясно, можно ли говорить об освобождении политзаключенных именно в гитлеровской Германии: на освобожденных территориях нацистские законы уже не действовали, и сам Третий рейх союзники в процессе наступления просто ликвидировали.
Польская Народная Республика: самое мирное решение вопроса
Об освобождении политических заключенных в Польской Народной Республике можно сказать, что это могло бы служить образцом мирного решения сложнейшего вопроса для любой страны. Хотя в 1981 году возглавлявший правительство генерал Войцех Ярузельский объявил военное положение, и власти попробовали уничтожить знаменитый профсоюз «Солидарность», последующие годы показали — стоящих перед страной проблем это никак не решает.
В результате во второй половине десятилетия власть и оппозиция Польши согласились на переговоры, известные как «круглый стол». И еще до начала переговоров оппозиция потребовала освобождения политических заключенных. Лидер протестующих Лех Валенса не мог вести диалог, пока в тюрьмах содержались невиновные — и уже в сентябре 1986 года последовала амнистия (по ней на свободу вышел, например, один из лидеров «Солидарности» Збигнев Буяк).
Когда «политические» оказались на свободе, последовали переговоры — и к концу восьмидесятых Польша стала свободной от диктатуры. Таким образом, номинально политзаключенные вышли на свободу еще во время господства коммунистов, а не в результате самих «круглых столов».
Испания: пакт о забвении
В Испании, которая после гражданской войны 1936−1939 годов стала персоналистской диктатурой каудильо (то есть вождя) Франсиско Франко, вопрос с освобождением политзаключенных был решен так же просто, как и в Польше, но с нюансами.
Толчком к переменам в стране стала смерть в 1975 году самого Франко, правившего Испанией почти 40 лет. Во время гражданской войны и после победы франкистов репрессии против инакомыслящих были свирепыми: около 400 тысяч человек оказались в лагерях и тюрьмах. Хотя каудильо понимал важность примирения, и уже в 1940 году приказал воздвигнуть недалеко от Мадрида «Долину Павших» — монумент, посвященный памяти испанцев, погибших по разные стороны фронта, — это не успокоило сторонников проигравших. К примеру, при строительстве крупных объектов в стране широко использовался бесплатный труд заключенных (часто это были противники Франко).
Когда тело Франсиско Франко упокоилось во все той же «Долине Павших», испанские политики начали перемены. Но между различными группами было так много противоречий о том, кто и какую ответственность должен понести, что в итоге было принято решение просто забыть все что было, никого не наказывать и не требовать справедливости ни для какой из сторон.
В 1977 году для этого был подписан «Пакт о забвении». Для политических заключенных приняли закон об амнистии, политэмигранты получили право вернуться в Испанию — однако никакие палачи, совершавшие преступления во имя режима, не отправились за решетку. Следующие десятилетия о гражданской войне в стране было просто не принято говорить.
В целом эксперимент оказался успешным, хотя сейчас испанцы уже не так уверены в этом — не все противоречия удалось преодолеть. Тем не менее сегодняшняя Испания совершенно точно не является настолько расколотой, какой была во время правления Франко и в первые годы после него.
Какой из этих путей наиболее вероятен для Беларуси?
Особенность каждого из перечисленных вариантов — наличие для его реализации какого-либо стартового фактора: внутреннего или внешнего разрушения режима, смерти авторитарного лидера, военного поражения страны, репрессирующей граждан.
Поскольку Беларусь не является полноценным участником войны, крайне сомнителен «германский» вариант — едва ли какие бы то ни было иностранные армии (кроме российской) войдут на белорусскую территорию, чтобы свергнуть режим — а для РФ свержение Лукашенко сейчас едва ли выгодно.
Что касается «советского» варианта, то власти Беларуси ранее использовали как раз его, дозированно выпуская политзаключенных (вообще сходств здесь много — как и Хрущев с Горбачевым, Александр Лукашенко не признает наличия политзаключенных, а для попытки освободиться нужно писать прошение о помиловании). Правда, сейчас белорусский режим не демонстрирует никакого стремления уменьшать число политических узников, зато активно его увеличивает. Поэтому вероятность, что власти резко сдадут назад и выпустят людей — пусть и без реабилитации, — мала. «Польский вариант» упирается в тот же вопрос — насколько режим будет готов идти на переговоры? Пока этого желания не прослеживается.
Что касается испанского «пакта о забвении», то здесь нужно, чтобы сложилось даже больше обстоятельств — возможная смерть Александра Лукашенко должна дополняться желанием решить вопрос у тех, кто будет выполнять функции управления страной после. Заранее рассчитывать на такое невозможно.
Самое важное то, что без демонтажа авторитарного или диктаторского режима окончательное освобождение политзаключенных невозможно. В СССР после массовой волны выхода на свободу в 1950-е режим вскоре вновь ужесточился и опять начал сажать инакомыслящих — пусть и не так массово. Место сотен политзаключенных, которых выпускали на волю в Третьем рейхе, занимали новые. То же самое было и в Польше. Лишь коренные изменения в самом устройстве государства позволяли забыть о термине «политзаключенные» окончательно. Из перечисленных выше примеров это произошло везде, кроме ряда стран — наследниц СССР — в том числе Беларуси и России.
Читайте также
