32-летний Андрей Грицайчук стал первым, на кого в село Кустин Ровенского района пришла похоронка. В военкомате семье погибшего сказали, что гроб и крест будут «казенные». Родственники купили печенье и конфеты на поминки, договорились со священником о погребальных рушниках. Оля заказала на похороны мужа траурную корзину цветов с сердечком. Бабушка Ольги отдала для 32-летнего Андрея место на кладбище, которое давно облюбовала для себя. В общем, к похоронам погибшего воина практически все было готово, когда вдруг раздался телефонный звонок и незнакомый женский голос сообщил Ольге, что ее муж жив. Историю о том, как это быть оплаканным и получить в подарок от судьбы новую жизнь, рассказало Hromadske.
Андрей Грицайчук стал первым бойцом, на которого в село пришла похоронка. Поэтому глава общины распорядился даже пригнать грейдер — разровнять ямы на дороге в церковь, чтобы последний путь был для Андрея гладким.
«Этот грейдер меня больше всего рассмешил», — вспоминает Андрей.
Четыре дня в селе Кустин Ровенского района ждали тело Андрея, которое, по словам представителей военкомата, вот-вот должно было прибыть из морга города Днепр. А потом жгучее горе жены прервал звонок из киевской больницы.
В трубке сказали, что Андрей жив, но в очень тяжелом состоянии. Некоторые родственники заподозрили мошенничество и бросились в полицию.
«А я решила ехать в Киев — посмотреть, действительно ли там мой Андрей», — говорит Ольга.
И действительно он.
В том бою под Червонопоповкой в Луганской области из 30 человек его подразделения выжили только Андрей и его побратим Дамир. Командование не знало, что парамедики каким-то чудом нашли их и доставили в Днепр.
Ранение Дамира было легче, и он впоследствии смог сообщить о себе в часть. Об Андрее же ничего не было известно, поэтому командование и написало уведомление о его гибели. По крайней мере Андрей считает такой вариант возможным.
«Запала в сердце и все»
Оля из Кустина — продавец в супермаркете. Андрей — строитель из соседней Александрии. Она — разведена, с ребенком на руках. Он — парень, на два года младше.
«Мне мама говорила: ты куда голову суешь? Уже однажды была в браке, уже набралась добра. Андрею родственники говорили, что, мол, подумай, ты же ребенок, а она старше, с ребенком», — рассказывает Ольга.
«А я отвечал родственникам: ну и что? Запала мне в сердце и все», — добавляет Андрей.
Он ни разу не пожалел, что почти 9 лет назад на сельской дискотеке задел именно Олю, а не другую девушку. Они смеются, вспоминая ту дискотеку: Андрей припрыгал танцевать с поломанной ногой, на костылях.
Позвал Олю, она подошла — были немного знакомы, разговорились. Все просто. Обручились, родили девочку и мальчика: вместе с Анной, дочерью Оли от первого брака, у них трое детей.
«Аня сразу Андрея приняла. Говорит, как будет брать паспорт, то запишется на фамилию Андрея. Андрей спортсмен был, как футболист даже несколько раз в „Артек“ ездил. И Аня пошла учиться в спортивную школу, которую когда-то Андрей закончил, хочет футболисткой быть. Она очень плакала, как уведомление о смерти принесли, ее так колотило, что мы даже скорую хотели вызвать», — говорит Ольга.
По ее словам, Андрей, как отец троих детей, мог и не уходить на фронт, если бы не хотел. Но он хотел.
«Я не буду сцыкуном»
Историю мобилизации Андрея Грицайчуки тоже рассказывают со смехом. Вот, мол, сходил хлеба купить. Вообще-то мужчине всегда нравилась армия, он в свое время хотел попасть на срочную службу. Но бывшие спортивные травмы годами не пускали его в армию.
А в первых числах февраля этого года пошел мужчина в сельский магазин за хлебом.
«Иду, а тут машина: выходят из нее двое военных, спрашивают, состою ли на учете. Говорю: стою. Они мне: нужно обновить данные. Ну надо, так надо», — вспоминает Андрей.
Он съездил в военкомат, прошел медосмотр — признали годным к службе. И уже через несколько дней прощался с семьей.
«Он с повесткой пришел домой, улыбается, говорит: „Вот, повестка“… Дети очень плакали, и Андрей плакал, говорил им, что скоро снова увидятся. Я не хотела его пускать, тоже плакала каждый день, пока он все дела улаживал в военкомате», — вспоминает Оля.
«Я еще тогда говорил, что прятаться не буду, потому что я не сцыкун какой-то, все равно придется когда-нибудь всем идти», — добавляет Андрей.
В феврале он ушел в ВСУ, в марте уже был на полигоне, затем стал пулеметчиком 25 ДШБ. 31 марта сказал Оле, что на учениях, чтобы лишний раз не переживала и не подсказывала, как воевать. А сам 1 апреля уже был на позициях под Червонопоповкой.
«Нам даже не сообщили, куда везут, я думал, что под Бахмут, — рассказывает Андрей. — Позиция очень тяжелая была: такое впечатление, что кацапы нас прослушивали, потому что били прицельно. 2 апреля авиация и минометы по нам били. Обидно, что я меньше суток повоевал. Но я рад, что хоть одного кацапа успел тогда завалить. Второй, автоматчик, метрах в 30 от меня за деревом прятался, я по нему очередь дал, он — бежать, я очередь вслед — и все, больше из того боя ничего не помню».
«Под кожей уже сразу мозг»
Андрей не помнит, как кричал, что из него вытекает мозг, как метался по кровати и его привязывали. Об этом все ему расскажут позже.
Эпизодами к нему возвращалось сознание: он фиксировал, что вот его сносят с БМП, снимают с него броник, режут на нем форму, вот переворачивают на живот, а у него в горле клокочет кровь.
В Днепре из его головы вытащили 20-сантиметровый обломок и несколько железок поменьше. Из-за отека мозга врачи удалили часть черепной кости. Еще один обломок, сантиметровый, так и остался в голове — попал в такое место, что вытащить его проблематично. Черепно-мозговая травма поразила правую сторону головы, поэтому Андрей потерял контроль над левыми конечностями.
С открытой раной в голове, сломанной рукой и многочисленными обломками в теле, в коматозном состоянии, с ушибом легких, утратой способности глотать Андрея привезли в киевскую больницу. Там вывели из комы, немного подлечили и отправили во Львов — чистить от гноя рану в голове и зашивать ее. Это был уже июль.
«Вот смотрите, тут у меня кости нет, под кожей уже сразу мозг», — Андрей осторожно касается своей головы. Из-под коротенького «ежика» волос отчетливо просматривается полукруг шрама.
Несколько месяцев реабилитации пошли мужчине на пользу: хоть и с ортезом на ноге, с палочкой, он может самостоятельно ходить. И немного двигает пальцами на руке.
В госпитале Андрей занимается с физиотерапевтом: учится удерживать равновесие на балансире, выполняет упражнения с мячом, тренируется на беговой дорожке.
В ноябре его ждет еще одна операция: львовские врачи будут ставить ему в череп пластиковую «кость», чтобы закрыть мозг. После этого снова будет продолжительная реабилитация.
«Я наперед ничего не загадываю, но очень хочу, чтобы нога и рука работали, как до ранения», — говорит Андрей.
Оля смеется: эх, не носил и уже, наверное, не будет носить ее муж на руках!
«Как не носил? Даже фото где-то есть, что носил!» — подхватывает ее смех Андрей.
«Любимая жена»
Когда с Андрея в Днепре срезали одежду, его документы, вероятно, потерялись среди окровавленных клочьев. А на телефон бойца почему-то никто не обратил внимания и не попытался дозвониться родственникам Андрея.
Вероятно, в Днепре у медиков просто не было времени на установление личности раненого — его надо было очень быстро спасать. А вот в Киеве медсестра отделения подзарядила телефон и принялась тщательно изучать список контактов.
«Не знаю как, но медсестре удалось найти мою страницу в Facebook. Она к моему лицу телефон поднесла и говорит: „Если это ты на фото, если это твоя страница, то моргни глазами“. Я моргнул, потому что говорить тогда еще не мог», — рассказывает Андрей.
Среди телефонных контактов Оля была указана как «любимая жена».
«Утром 7 апреля, как раз на Благовещение, я малыша как раз качала, и тут мне звонок. Женщина представилась Богданой. А у меня сестра Богдана. Я подумала, она звонит по телефону, чтобы о похоронах уточнить. А женщина говорит: „Это врач из Киева. Ваш муж жив, только очень тяжелый, записывайте адрес больницы“. Я засуетилась по дому — ручку никак не могу найти. Как-то записала адрес, позвонила маме Андрея, его сестре. И сразу выехала на Киев. Счастливая такая была — живой же! Он же для меня — все!» — рассказывает Оля.
Когда она уже подъезжала к Житомиру, начали звонить родственники Андрея: мол, не уезжай никуда. Его сестре звонили по телефону из военкомата и сказали, что тело уже везут — значит, в Киеве не Андрей, а кто-то другой.
«Говорили: „Еще деньги какие-то мошенники будут с тебя за что-то требовать, еще какая-то беда будет“. Словом, завертелось! Они в полицию с этим всем пошли. А я думаю себе: почему бы из военкомата звонили сестре Андрея, а не мне, жене? Решила: дороги мне назад нет, доеду до Киева», — Оля с энтузиазмом вспоминает тот день, и в ее голосе звучат слезы.
Она доехала до больницы, нашла отделение и уже была на грани под дверью реанимации, куда ее все не пускали, говоря: «Подождите, вас позовут».
«Я просила, чтобы посмотрели, есть ли у этого мужчины наколка на руке, потому что у Андрея есть. Пустили в палату, а мне стало плохо, потому что волновалась, голодная, утром только таблеток успокоительных наглоталась. Пришлось снова в коридор выйти — и слова не успела ему сказать. Потом подхожу к Андрею, а он говорить еще нормально не может, шепчет: „Как вы меня нашли, я же в Днепре“… А тут полиция ровенская звонит в больницу, спрашивает, действительно ли это Андрей», — Оля рассказывает, и они с Андреем счастливо смеются.
Они весело хрустят конфетами, как все влюбленные, разговаривают между собой понятными только им фразами, за которыми — известные только им милые истории. А я думаю, что историю «воскрешения» Андрея в семье Грицайчуков будут пересказывать из поколения в поколение.