Украинскому заключенному Александру Федоренко оставалось сидеть в херсонской колонии меньше года, когда началась война. Сначала российским оккупационным властям до украинских зэков не было дела, даже когда в колонию прилетали снаряды. Но при отступлении их зачем-то взяли с собой. Вывезли сначала в Крым, а потом и в Россию, били, издевались, заставляли делать российское гражданство. Федоренко от паспорта отказался, в декабре вышел на волю, посидел в депортационной тюрьме и с трудом смог вернуться домой через Грузию. Его историю рассказывает «Новая газета. Европа».
«Позабыт-позаброшен…»
Александр Федоренко был осужден в 2019 году Прилукским судом Черниговской области на три с половиной года лишения свободы за кражу. Начал отбывать наказание в Бучанской исправительной колонии № 85, но в 2020 году ее расформировали. Из Бучи Федоренко этапировали на юг Украины, и война застала его в ИК-90 в Херсоне.
— Мы все следили за новостями, но я не верил, что Путин нападет, — рассказывает Александр Федоренко. — Я так и говорил: «Пацаны, он не рискнет, потому что нам начнут все помогать». Я думал, что это очевидно для всех.
24 февраля 2022 года в четыре часа утра его разбудил сосед по бараку и сказал: «Всё, братан, просыпайся, Киев крылатыми ракетами бомбят».
— Шок, поверить невозможно, — вспоминает тот день Федоренко. — Телек у нас с этого момента работал круглосуточно. Все были ошарашены: и зэки, и «мусора». Я домой в Прилуки (город в Черниговской области. — Авт.) постоянно звонил, там тоже бои были. Сестра сказала: «Саня, они колоннами всё едут и едут». В первые дни русские останавливались, у местных еду просили. И люди их кормили, говорили про солдат: «Ну, там дети едут, они кушать хотят».
Третьего марта российские войска окончательно захватили Херсон, после чего для заключенных колонии начался период неизвестности. Они допытывались у сотрудников ИК-90, что будет с ними дальше, но никто ничего не знал и не понимал. Только через неделю Людмила Денисова, на тот момент омбудсмен Украины, заявила, что здание Херсонского СИЗО (оно расположено в том числе на территории ИК-90) захватили российские военные, но всех сотрудников и арестантов, находившихся на момент начала войны в изоляторе, якобы успели эвакуировать в Украину.
— Никого не эвакуировали, все остались в Херсоне, зэки в камерах, сотрудники — на рабочих местах, — рассказал «Новой газете. Европа» сотрудник херсонской полиции, попросивший не называть его имени. — Позже от нас, полицейских и сотрудников колоний, потребовали, чтобы мы самостоятельно выбрались на подконтрольную Украине территорию, но «зеленых коридоров» не было, и не всем удалось выехать.
Один из заключенных ИК-90, узнав, что его «эвакуировали», смог дозвониться в офис Денисовой, но почему их бросили, так и не выяснил.
«Влетели военные с автоматами, дали пять минут на сборы»
— Шестого марта у нас уже была «Раша-ТВ», глушили даже радио украинское, — вспоминает Федоренко о первых нововведениях оккупационного режима. — Мы, как в фильмах про партизан, искали по всей зоне точку, где ловит радио и меньше шипит. «Мусора» сразу же украинские шевроны сняли, но флаг [Украины] у нас висел на санчасти еще долго — месяца полтора.
Начальник ИК-90 Евгений Соболев с первых дней оккупации начал сотрудничать с захватчиками. Новая «власть» назначила его начальником регионального управления ФСИН по Херсонской области. Половина сотрудников с приходом оккупационных властей уволилась, и новых начали набирать буквально с улицы.
— Сотрудники колонии первое время вообще нас не трогали, можно сказать, потеряли из виду, — продолжает бывший заключенный ИК-90. — Даже «рупор-балабол» не включали. Раньше по утрам играл гимн Украины, потом музыка для зарядки, дальше звучали какие-то объявления. Но теперь рупор молчал.
Из-за российской оккупации в Херсонскую область перестала ездить «Новая почта» (украинская компания, предоставляющая услуги экспресс-доставки документов, грузов и посылок. — Авт.), а значит, заключенные больше не получали посылки от родных. Не стало сигарет (они исчезли на всей оккупированной территории и появились только через месяц — уже в три раза дороже). По словам Федоренко, «при Украине баланда из-за неограниченных передач не нужна была никому», а теперь все зэки перешли на казенное питание.
В мае в ИК-90 начали свозить осужденных из других мест. Привезли заключенных из Дарьевской колонии строгого режима № 10. Оттуда же россияне забрали все лекарства и оборудование (больница при ИК-10 считалась одной из лучших в Украине по оснащению), а тяжелобольных и лежачих заключенных бросили. Их судьба «Новой газете. Европа» неизвестна.
Позже в ИК-90 привезли и осужденных из ИК-5, что в Снегиревке Николаевской области. Сгоняли всех в одну зону для удобства — большинство сотрудников из колоний уволились, и заключенных просто некому было охранять. Участников АТО среди осужденных сразу перевели в «яму» (штрафной изолятор, полуподвальное помещение в ИК-90. — Авт.).
— Зэки из «пятерки» больше двух месяцев в серой зоне были (в районе Снегиревки продвижение российских войск в направлении Николаева удалось остановить. — Авт.), долгое время без света, еды и даже воды, — рассказывает Федоренко.
— Потом к ним влетели [российские] военные с автоматами, дали пять минут на сборы. Они как были в шортах и тапочках, так к нам и приехали.
В украинских колониях разрешены планшеты без сим-карты и с заблокированной камерой. В ИК-90 даже работал Wi-Fi, уверяет Федоренко, и «весь барак на нем летел». 30 мая в ИК-90, как и на всей оккупированной территории, отрубили украинскую связь. Чтобы продолжать общение с родными, зэкам пришлось покупать «русскую симку», которая продавалась только по паспорту. Через сотрудников передавали паспорта и деньги, а те покупали симки за пределами колонии.
Телефоны и до оккупации были в колонии официально запрещены, но ими всё равно пользовались. Администрация закрывала на это глаза, потому что иначе пришлось бы каждому заключенному обеспечить ежедневный звонок домой. К тому же, по словам Федоренко, сотрудники любили перед крупными праздниками забежать, всех обыскать, найти «неучтенные» телефоны и заработать себе «плюсик».
— Отношения выстраивались на компромиссах. Это же только в фильмах советских ты в зону заехал, тебе тут же морду набили и чуть не опустили, — продолжает бывший зэк. — У нас наоборот было: ты заехал, тебя тут же напоили чаем, что надо выдали и объяснили правила существования в этой зоне. Даже строгого спроса с тебя в первое время нет, пока ты адаптируешься.
«В жизни не мог подумать, что я так Украину люблю»
С приходом российской власти вольница закончилась. У заключенных отобрали планшеты и телефоны, а позже из колоний оккупанты вывезли телевизоры и бытовую технику.
— При Украине зэки имели права, а с приходом России все наши права закончились, — продолжает Александр. — На «семерке» (ИК-7 в городе Голая Пристань. — Авт.) у туберкулезников устраивали «маски-шоу», забегали в отряд и жестоко избивали зэков. В СИЗО в камеры кидали светошумовые гранаты.
Федоренко рассказывает, что заключенным тогда приказали «не выглядывать из камер», а когда один «высунулся в отверстие для подачи еды, ему из автомата голову отстрелили». По словам Александра, официально объявили, что тот зэк пытался бежать и был застрелен, когда уже перелезал забор.
— Нас в 90-й в начале оккупации сильно не били. Мы так подумали с пацанами, что связано это было с личностью Соболя (начальника ИК-90 Соболева. — Авт.). Он же хозяин зоны, это его королевство. Но мы понимали, что лучше не провоцировать, — рассказывает Федоренко.
— Правда, потом начали за слова придираться. Вызывали в дежурку и толпой били. Побили и в «яму» спрятали, пока синяки сойдут.
В июне администрация начала оказывать давление на заключенных, чтобы они оформляли российские паспорта, но в очередь так никто и не выстроился.
ИК-90 находится на окраине Херсона, почти круглые сутки заключенные слышали звуки боев на Николаевском направлении. Периодически что-то сильно взрывалось. 27 и 29 августа украинские ракеты прилетели и в саму колонию. Как утверждает Федоренко, попали «четко в склад российских боеприпасов, и он взрывался полтора часа, а потом через день в пилораму — там русские пилили бревна на блиндажи».
Зэкам повезло, что никто из них не пострадал, потому что во время обстрелов спрятаться в колонии было негде — здесь нет ни бомбоубежища, ни даже подвалов.
— Когда становилось тихо, было не по себе, — вспоминает Федоренко. — Начинали переживать, почему наши не обстреливают оккупантов. Вообще, почти все зэки были за Украину. Приятель, который меня разбудил утром 24 февраля, потом говорил: «В жизни не мог подумать, что я так Украину люблю». Были у нас и политические споры, некоторые говорили, что при РФ жить станет лучше, но быстро поняли, что это не так.
Этап через Днепр в неизвестность
В октябре 2022 года российские войска начали большое отступление с правого на левый берег Днепра. Вывозя награбленное из музеев, административных зданий и просто частных домов, военные зачем-то решили забрать заодно и украинских осужденных.
Зачем они понадобились России — загадка, ответ на которую пока найти не удалось. «В основе всей этой странной истории с вывозом заключенных обычное раздолбайство. Пьяный десантник в какую-то секунду решил, и всё», — считает исполнительный директор международной правозащитной организации UnMode Айдана Федосик.
— Нас в течение трех дней перевезли в «семерку», — рассказывает Федоренко. — Переправлялись через Днепр на пароме возле разрушенного Антоновского моста. Перед нами был этап, пацаны только переправились, русские там хотели под шумок [между двумя этапами заключенных] что-то свое [военную технику] перетянуть — сразу прилет.
Потом в российских СМИ рассказывали, что Украина обстреляла мирных жителей и журналистов. «Хотя какие мирные в комендантский час? Мы посидели в оккупации и убедились, что наши стреляют четко в цель, поэтому о себе не переживали», — говорит бывший заключенный.
Когда этап, которым ехал Александр Федоренко, прибыл в ИК-7, оказалось, что там людьми забиты даже подвалы. Спали где придется. Потом уже стали себе нары варить из подручного материала и «кое-как расквартировались».
Федоренко пробыл в Голой Пристани две недели. Никто не понимал, что будет дальше, никто не спрашивал, согласны ли осужденные куда-то ехать. Наоборот, по словам Александра, подчеркивали, что отношение к зэкам будет по закону военного времени: если что не так, могут застрелить.
20 октября замначальника колонии объявил украинским заключенным, что поступил приказ подготовить всех к эвакуации.
— Обычно подготовка [к этапу] в течение десяти дней происходит, но нас повезли уже на следующий день, — продолжает Федоренко. — Я попал в первую очередь. Даже вещи толком не собрал, братва только вдогонку успела мне сигареты дать. К нам еще зашел в «локалку» (огражденный двор возле барака. — Авт.) мужик, весь в броне и с пулеметом, увешан лентами с патронами. Сказал:
«Значит так, пацаны, мы вас везем, если что — стреляем. Мне не важно качество, мне важно количество. Сколько я вас взял, столько и довезу, пусть даже в виде трупов, — мне плевать».
Обычно у зэков на этапе перевозится целое хозяйство: чайник, одеяло, туалетные принадлежности, нательное белье, спортивный костюм, тапки и другие вещи. Но тогда разрешили взять только одну сумку, и многое пришлось бросить.
Ехали в Симферополь 17 часов. Этап состоял из десяти автозаков, в каждом по 40 человек. Когда проезжали Чонгар (незаконный пограничный пункт между Украиной и Россией, сегодня там работают только российские пограничники, украинский пункт был полностью разбит танками при вторжении 24 февраля. — Авт.), их конвоир взял мешок с личными делами, в которые были вложены паспорта украинских осужденных, и ушел к пограничникам.
Никаких миграционных карт, по словам Федоренко, им не выдали, да и вообще к ним никто не заглядывал. Через час конвоир вернулся в автозак с тем же мешком, и этап двинулся дальше.
Концлагерь совдеповский: «Ссать можешь, срать нельзя!»
В Симферопольском СИЗО-1, в народе известном как «эфэсбешный» (США включили этот изолятор в санкционный список в связи с пытками политзаключенных), гостей из Херсонской области приняли очень жестко: бить начали сразу.
— Я спускаюсь по ступенькам автозака, меня сразу хватают и сбрасывают на землю, — вспоминает Федоренко. — «Мордой в пол! К стенке! Обращаться только „разрешите обратиться“ и „гражданин начальник“! В глаза не смотреть!» — орали на нас вертухаи, щедро отвешивая удар за ударом. Ни одного человека не минула эта участь: хоть раз, да ударили. Кому как повезло.
По словам бывшего заключенного, этапы шли несколько дней, и жесткость приема зависела от смены сотрудников: «кто-то бил жестоко, кто-то для виду, были случаи, когда избивали до потери сознания». Этап Федоренко приехал ночью, зэков выстроили у стенки, всех обыскали, но догола не раздевали (в отличие от приехавших уже засветло). Избиения продолжились и дальше.
— Я первый был в камере, — рассказывает Федоренко. — Зашел сотрудник, я стою напротив него, в глаза не смотрю, как они сказали. Он мне говорит: «Смотри на меня!», я подымаю глаза, и он меня сразу бьет кулаком в лицо. Раз, другой… Разбил мне губу, падла… Орет: «Ссать можешь, срать нельзя!» Вот так нас Рашка встретила. Он всё это в каждой камере проделал: бил пацанов и орал как псих.
Симферопольский СИЗО Федоренко называет «совдеповским концлагерем».
«Всё время ходили надсмотрщики, каждые две минуты заглядывали в глазок, стучали дубиной по железной двери камеры, чтобы никто не смел прилечь на нары.
Там до нас уже сидели люди, которых они за что-то задержали. Им толком не давали пить, не кормили и запрещали курить. Они выходят на прогулку — их избивают. Возвращаются — их опять бьют. Лучше вообще не выходить из камеры, но как?» — рассказывает он об условиях пребывания там.
Зэков из Херсонской области вскоре отправили дальше по этапу, предварительно обыскав и вывернув все сумки. Тех, кто им не понравился, снова били. По словам Федоренко, на некоторых просто прыгали.
«У них хоть воров и куча, но не по-людски всё»
Их снова загрузили в автозаки и до конечного пункта — ИК-2 в Усть-Лабинске Краснодарского края — они добрались ночью, спустя 20 часов. На календаре было 22 октября. «Сразу шмон, отобрали всё у всех, вплоть до медикаментов, блокнотиков, фотографий — всё», — вспоминает Федоренко. На тот момент ему до истечения срока наказания оставалось полтора месяца, и он попросил выдать ему квитанцию со списком вещей, взятых на хранение.
— Мне же освобождаться скоро! Да и всем остальным так должны были сделать. Но ничего не дали, — возмущается Федоренко. — У нас для удобства проверки все сигареты в одном мешке были сложены, больше мы его не видели. У людей с ВИЧ и туберкулезом всю терапию забрали.
Рядом с Федоренко стоял «хозяин зоны», и ему пообещали все вещи (пуховик, кроссовки, спортивный костюм, джинсы и прочее) записать «на квиток», но в итоге ничего не отдали. «Я потом вышел в робе, валенках и шапке-ушанке. И всё такое холодное, жуть. А в Украине мы на зоне в гражданской одежде ходим», — рассказывает бывший заключенный.
После обыска Федоренко и других украинских заключенных отправили на беседу в оперчасть. Там выясняли отношение к спецоперации и Путину, а также смотрели татуировки. На каждого, у кого были звезды и другие символы воровского мира, оформили административный протокол и выписали штраф в 1500—2000 рублей за пропаганду АУЕ.
— Мы так и не поняли… Это что, каждый день можно людей штрафовать? Татуировка же не исчезнет, — удивляется мой собеседник.
— Один пришел с беседы, говорит, штрафанули за звезды на руках на полторы тысячи, а на коленях еще не видели — тоже тысячи на полторы потянут.
Не повезло и соседу Федоренко по бараку, у которого на груди была татуировка: череп в немецкой каске и орел, как на гербе Германии. «Его еще в Симферополе раздели, положили лицом в пол и орут: „Внимание, фашист!“ А я ему в Херсоне дал армейские носки ВСУ, длинные, теплые, удобные. Он мне говорил, что когда-нибудь из-за этих носков „прилипнет“. И вот в Симферополе он как раз в них и оказался… Били его, к счастью, не очень сильно, знали из-за пометки на личном деле, что он суицидник», — вспоминает Федоренко.
На следующий день всех прибывших распределили по отрядам. Карантина не было. Мест в бараках тоже не было, нары сдвигали, переделывали как могли.
— По сравнению с нашим украинским лагерем в российском ужасные условия, — рассуждает Федоренко. — Братва пришла к нам, принесла чай, сигареты. Телефоны под запретом, передача раз в три месяца, нищета вокруг и мрак, общая озлобленность какая-то. Но к нам они нормально отнеслись. Если рассуждать по понятиям, то зэки всегда вне политики. Русские зэки, наоборот, удивлялись многому, восхищались условиями в наших колониях. У нас как-то всё по-людски, по воровским понятиям устроено. А у них хоть воров и куча, но не по-людски всё.
Он рассказал, что перед приездом украинцев местных зэков предупредили, чтобы они «гостей» не провоцировали. Поначалу с ними даже запрещалось пить чай. Краснодарским сидельцам рассказывали, что везут триста военнопленных, но потом они сами увидели, что заехали обычные зэки, такие же, как и они.
В ИК-2 отношения внутри колонии были в целом нормальные. Чего не скажешь о других местах, куда увезли заключенных из Херсонской области.
«По поводу войны все российские зэки в розовых очках»
В ИК-2 у Александра Федоренко сложности были в основном технические: непросто связаться с родными и почти невозможно переслать деньги из Украины — приходилось выкручиваться через третьи руки, чтобы получить перевод.
— У некоторых пацанов забрали таблетки, а мне свои удалось сохранить, — рассказывает Федоренко. — Я потом пошел в санчасть спросить про терапию. Мало ли сколько меня в России продержат. Чтобы понимать, на что рассчитывать. Меня поразила система обращения к врачу. У нас как? Заболело что-то, идешь в санчасть, заходишь к доктору в кабинет. А здесь тебя сотрудник колонии запускает, выпускает. Всё очень напряженно, просто к доктору не попасть.
Больше всего Федоренко поразило «окошко в стене из коридора в [врачебный] кабинет». «Думаю: какое-то оно слишком низкое. А в следующий раз зашел и увидел, что через него уколы зэкам делают. Врач в кабинете, а зэки ему через это окно голые задницы подставляют», — говорит он.
При этом украинские заключенные отказывались прививаться от коронавируса. «Ну, а что? В России нормально только „Новичок“ могут сделать», — шутит Федоренко.
На второй день к нему пришел отрядник (сотрудник колонии, начальник отряда заключенных. — Авт.) и спросил:
— Гражданство [Российской] Федерации будешь брать?
— Не буду.
— Почему?
— Я этнический украинец, я хочу остаться гражданином Украины.
— Это плохо. Не освободишься теперь, — пригрозил отрядник Александру.
Местные заключенные рассказали ему, что иностранцев после отбытия срока наказания за воротами колонии обычно встречает миграционная служба и сразу отправляет в депортационную тюрьму.
По словам Федоренко, среди украинских осужденных были те, кто взял российские паспорта, но эти люди постоянно проживают на оккупированной территории Херсонской области, и у них просто не было другого способа вернуться домой. Освобождали таких без проблем.
— Мы всё пытались выяснить, с какой целью нас сюда привезли, — вспоминает Федоренко. — Нам даже говорили: подождите, пацаны, не нервничайте, скоро вы всё узнаете. Но мы так и не узнали.
Несмотря на предупреждение отрядника, Федоренко написал заявление, что отказывается от гражданства РФ, так как собирается вернуться в Украину. Он понимал, что если взять паспорт, то можно и в российскую армию попасть.
— К нам приезжал представитель ЧВК Вагнера, это был уже второй приезд, как я понял, — говорит Федоренко. — Руководство ИК-2 заранее знало, что он приедет. Со всех желающих собрали заявления. В первую вербовку записались 300 человек, во вторую, уже при нас, — 270. Некоторых, правда, отсеивали по состоянию здоровья. Многие говорили, что воевать они не хотят, а эту возможность используют, чтобы сбежать с зоны. Наши [украинцы] при мне не записывались.
По словам Федоренко, российские зэки «по поводу войны все в розовых очках». «Впрочем, их понять тоже можно, — рассуждает он. — В российских колониях такие ужасные условия, что будешь использовать любую возможность сбежать оттуда хоть куда-нибудь. Я им говорю, что их в мясорубку на Бахмут отправят, там погибших уже больше половины из всех завербованных, а они отмахиваются! Каждый думает, что если и убьют, то не его. Некоторые согласны и умереть, лишь бы сразу, чтобы не мучиться. Ну и надеются, что семья деньги потом получит».
«Судьи в России сами ничего не решают, как я понял»
У Федоренко была надежда миновать депортационную тюрьму, потому что его украинский паспорт сохранился в личном деле. Россияне сами привезли заключенного на территорию своего государства, и он был уверен, что пограничникам его паспорт показывали. К освобождению 9 декабря 2022 года Федоренко готовился как к этапу: сложил тарелку, чашку, полотенце, тапочки, туалетные принадлежности.
Незадолго до дня освобождения в колонию приезжал сотрудник из миграционной службы и беседовал со всеми херсонскими зэками, которые освобождались в декабре. Он собрал их данные, заявив, что «будет думать, что с ними [заключенными] делать».
В заветный день на КПП девушка-полицейский отдала Федоренко документы, в том числе паспорт и справку об освобождении из Голопристанской ИК-7 (есть в распоряжении редакции), 2000 рублей на билет и 700 рублей на одежду. Федоренко надеялся, что ему вернут его вещи, ведь среди них был пуховик, но пришлось выходить в робе.
— Выхожу и вижу этого мужика из миграционки, — вспоминает Александр. — Я сразу понял, что меня сейчас увезут в миграционную тюрьму.
На Федоренко прямо на месте составили протокол о нарушении правил пребывания иностранных граждан на территории РФ и повезли в суд.
«Зашел я в кабинет судьи уже в конце рабочего дня, — рассказывает Федоренко. — Там мужик пожилой в рубашке без пиджака.
— Это что, уже суд так начался?
— Да, — отвечает.
— А где адвокат мой? Где прокурор?
— Так, а зачем тебе адвокат? Чем он тебе поможет? — удивился судья».
Федоренко объяснил судье, как он тут оказался, и предложил написать заявление, что в течение 24 часов обязуется покинуть территорию России.
— Он всё выслушал и говорит: «Ну, понимаешь, не могу я тебя отпустить». Судьи в России сами ничего не решают, как я понял, — делает заключение Александр.
«К счастью, выпустили меня из этого государства — одной большой тюрьмы»
После суда приставы отвезли Федоренко в миграционный центр в Новоукраинском. О дате депортации никто ничего не знал, и только что освободившийся из колонии Федоренко стал, таким образом, бессрочным пленником депортационного центра.
— Судьба наша была совершенно непонятна, — говорит он. — Были там и те, кто ждал депортации с февраля 2022 года. Я просидел полтора месяца, и 25 января 2023 года около шести вечера меня, наконец, выпустили. Выпускали нас без денег, в тюремных робах и на ночь глядя. В целом как будто провокация — до первого ларька, что ли? Спасибо, люди помогли мне с одеждой, а сестра через мои тюремные связи смогла переслать мне из Украины деньги.
Вместе с еще одним освободившимся они сняли номер в гостинице около ЦВСИГ, а утром Федоренко купил на рынке спортивный костюм и куртку. Он постоянно общался с правозащитниками, которые посоветовали ему выехать в Грузию и обещали помочь добраться оттуда до дома. Федоренко купил билет на поезд до Владикавказа, а потом доехал до знаменитого КПП в Верхнем Ларсе.
— Показываю пограничникам свой паспорт и справку об освобождении, а они как будто уже знали, что могут ехать такие люди, — рассказывает он. — Завели меня в кабинет, где прапорщик обо всем подробно расспросил, а потом всё куда-то звонил.
Пограничник объяснил Федоренко, что освободившихся заключенных без паспорта из России не выпустят.
— «Да и по тебе еще ответ не дали», — сказал он, и у меня на этих словах аж сердце упало, — вспоминает Федоренко. — Но, к счастью, выпустили меня из этого государства — одной большой тюрьмы. Мужик на фуре перевез меня через границу. А там горы вокруг — я впервые в жизни горы видел. Еще и из России вырвался. Это было ощущение счастья.
P. S. Федоренко добрался на попутке до Тбилиси, где правозащитники купили ему авиабилет до Молдовы, откуда он уже по земле доехал до родных Прилук. «Несколько человек выехали в Украину таким же путем, — рассказывает он. — Сейчас снова затишье, никого не выпускают. Пацаны, которые сидят в ЦВСИГ в Новоукраинском, говорят, что он забит освободившимися херсонскими зэками. Их там человек 80 в апреле было. Ходят слухи, что тех, у кого будут паспорта, выпустят. Родственники находят способы передать из Украины в Россию документы своим зэкам, но их всё равно держат в миграционной тюрьме».
Всего российские оккупационные власти незаконно вывезли из покинутого ими Херсона около 2500 заключенных, для которых Россия фактически стала бессрочной тюрьмой. Большинство по-прежнему сидят в колониях на юге страны.
«Многие принимают гражданство от испуга»
Айдана Федосик, исполнительный директор UnMode:
— Никого не освободили из тех, у кого срок заключения не истек. Все осужденные продолжают отбывать срок наказания, только теперь на территории России. Пока нет ни одного случая, чтобы был пересмотр приговора. По крайней мере, нам об этом неизвестно.
У большинства освобождающихся все-таки сохранен пакет документов. Но недавно в Краснодарской колонии отрапортовали о пожаре в спецчасти и о том, что все документы, которые были в личных делах заключенных, сгорели.
Есть элемент склонения к получению российского паспорта. В колониях агитация очень активная, и многие на это ведутся. Мы пытаемся связаться с людьми в колониях и объяснить, что это блеф и это не единственный выход. Но насколько в целом мы можем на них повлиять? Это же коллективный разум в закрытом пространстве. У одного паника, и все заряжаются. Многие принимают гражданство от испуга, что сейчас закончится срок, документов нет, и их просто даже из колонии не выпустят. Паспорт РФ — это хоть какой-то шанс на свободу, а дальше они эту проблему решат.
В ЦВСИГ у многих есть паспорта, их действительно отдали из личных дел. Но правозащитники пока не знают, что делать с теми, кто остался вовсе без документов.
Нет никакого четкого алгоритма действий, всё строится на неофициальном взаимодействии людей.
Иногда начальник какого-то ЦВСИГ поступает по-человечески только потому, что у него учреждение рассчитано на 30 человек, а сидит теперь 70. И он понимает, что начальству на судьбы людей плевать и на его проблемы тоже плевать. Мы видим, что эти люди брошены, нет никакого распоряжения сверху относительно судьбы украинских граждан.
Мы сопровождаем этап с начала войны. Заключенные записывали первые видео, чтобы доказать всему миру, что их никто никуда не эвакуировал. Мы всему миру доказать не могли, что там есть люди, даже нашему правозащитному сообществу. Не сказать, что легко решилась бы проблема, но в начале войны осужденные хотя бы были в своей стране.
До того как их стали свозить в ИК-7, чувствовалось, что у России еще нет решения. Вроде и объявили, что пришел «русский мир», но где место заключенных в этом «мире» — непонятно. Ну воровали у зэков всю еду и лекарства. А дальше что? Не было ответа. Пацаны сами это так и чувствовали, что они просто брошенные. Миллион вопросов каждый день сотрудникам: «Что по нам? Куда мы дальше?»
Конечно, когда прилетало, никто никого не переводил в безопасные места. Да и клетки никто не открывал. Мол, нет указания вас освободить. Как только мне сверху [указание] придет, я вас прямо сразу открою. Но не пришло. Это было и при украинской власти, и при оккупационной.
Когда их начали свозить в ИК-7, стало понятно, что какое-то решение принято. Мы писали в ООН, чтобы остановить незаконное перемещение заключенных, — ответа не было. Из Херсонской области было вывезено около 2500 заключенных. Была очень незначительная часть, которых бросили в колониях. Это те, которым буквально завтра освобождаться, а если осталось два-три дня и более — всё равно тащили. Некоторые сопротивлялись, их били и везли дальше.
Когда увозили [заключенных] из Голой Пристани, бросили паллиативных. Рапортовали, что якобы [зэков] с открытой формой туберкулеза тоже бросили. Но мы знаем, что с открытой формой туберкулеза заключенных было много, и их увезли вместе с остальными в российские колонии.
У нас есть человек, который успел освободиться в Херсоне. Выехать на подконтрольную Украине территорию он не мог. Прятался, потому что его периодически ловили солдаты. Он оказался предоставлен сам себе. Бомжевал, пока Херсон не освободили, только после этого смог вернуться домой.
Была история о том, как в брошенном учреждении остались люди, и кто-то добрый из последних уходящих сотрудников просто открыл клетки. Отлавливали заключенных. Кто-то сам приходил и сдавался. Пока Херсон был российским, варианта выехать у освободившихся или брошенных не было. А что-то с ними делать у россиян тоже не было никакого интереса.
«Заключенные, по сути, такие же гражданские заложники»
Алёна Лунёва, украинский центр защиты прав человека ZMINA:
— Заключенные из Херсонской области были фактически депортированы, многие из них до сих пор незаконно удерживаются на территории РФ. Их растащили по разным регионам. После освобождения из колоний держат в миграционных центрах до тех пор, пока они не согласятся взять российский паспорт.
Наши граждане остаются на территории страны-агрессора в качестве пленных, они, по сути, такие же гражданские заложники.
Как мы видим, РФ не собирается их везти на границу с Украиной, где их можно было бы отдать. Этот вопрос обсуждался на уровне омбудсменов, украинский уполномоченный задал такой вопрос российскому, но ответа на него не последовало.
Те редкие заключенные, которые были отпущены из миграционных центров, добираются в Украину через третьи страны. Но это невозможно, если у тебя нет паспорта. Технически можно было бы сделать следующее: людей, которые сидят в ожидании выдворения, могли бы посадить в автобус и привезти нам — мы проявили готовность их забрать с границы.
Почему РФ этого не делает, я не понимаю. Очевидно, есть цель, чтобы эти люди были лишены возможности вернуться домой в Украину. Я не знаю, зачем их вывезли. Видимо, просто пока не придумали, где их использовать.
Ну, а зачем они вывозят пациентов психоневрологических интернатов? Если заключенные еще сами себя обслуживают, то пациенты ПНИ — нет. Они им зачем? Действия РФ необъяснимы.