Последний раз Самурай чувствовал запах отчетливо в августе 2022-го — пахло жженым тротилом. Тогда на боевом задании рядом с ним разорвались десятки мелких мин. 24-летний военный сапер ВСУ потерял обоняние и частично слух, его сильно контузило, а лицо посекло осколками настолько, что врачам пришлось собирать его, как пазл, и удалить глаза. Теперь вокруг бойца полная и постоянная темнота. Мир он рисует себе в воображении из воспоминаний о виденном раньше и описаний близких. Он рассказал «Зеркалу», как восстановился после тяжелого ранения, когда медики давали всего 20% шансов на жизнь, и почему верит, что может увидеть близких снова.
«Землю усеивали то „кассетные“ мины, то снаряды „Ураганов“ и „Градов“, которые не разорвались»
Украинский сапер Владислав Ещенко никогда не представлял, как будет выглядеть день, когда война в Украине закончится. Только хотел скорее увидеть очередное обращение Зеленского «со словами, что мы победили». Парень мечтал, что сможет собрать за столом всю семью, крепко обнять близких и больше не бояться за них, а дни, когда «просыпаешься и не знаешь, будешь жив или нет», останутся позади. Каждое утро он открывал глаза, ехал на боевую задачу, зная: чем больше сделает сегодня, тем быстрее все случится.
Увидеть своими глазами тот самый день Влад уже не сможет, потому что не видит больше ничего. Во время интервью отвечает на звонок и настраивает камеру его девушка Валерия. Она и его отец теперь рядом с парнем почти все время. Хотя пара до полномасштабной войны успела побыть в отношениях всего полторы недели.
— У меня характер такой, что я всех отвергала, а Влад почему-то попался под руку, и я поняла, что это мое, — смеется Валерия. — Многое поменялось, когда он ушел в армию: мы обменивались сообщениями, когда он ловил сеть на минуту, и по телефону раза три в день говорили, и то недолго. Я перед сном молилась, чтобы с ним было все хорошо. Переживала, когда он на выездах.
Ребята познакомились в Славянске Донецкой области, куда Влад еще подростком с семьей переехал из Горловки, где родился и вырос. Город еще в 2014-м попал под контроль самопровозглашенной ДНР. Когда парень стал старше и начал строить жизнь на новом месте, пошел работать в гуманитарное разминирование — на Донбассе после начала конфликта оставалось много неразорвавшихся боеприпасов и заминированных участков. Поэтому, когда в 2022 году он пошел на войну добровольцем, попал в саперы.
— В первый раз меня лишили планов на светлое будущее, которые я строил, дома и части моей семьи. Поэтому, когда пришли во второй раз отбирать нашу спокойную жизнь, когда мне банально позвонила любимая в слезах, что снова обстрелы, снова приходится бросать свой дом и ехать в какую-то неизвестность… Я остаться в стороне не мог и не ждал повесток, — объясняет он.
В военкомате Славянска Влада не приняли. Сказали, что добровольцев слишком много, и предложили ехать в ближайшие Бахмут и Часов Яр, где еще шел набор. Там его распределили в инженерно-саперный взвод.
5 марта 2022-го Влад принял присягу. Полгода, которые он успел отслужить, находился на обороне Бахмута и его окрестностей. Этот участок фронта тогда еще не был настолько горячим, как стал в августе 2022-го и остается до сих пор.
— Мы ставили мины на случай прорыва противника. Но 90% задач были связаны с разминированием, и не так много из них были на поле боевых действий, — рассказывает Влад. — Бывало, когда отбивали позиции, где была Россия, нужно было убирать все там. Понятно, что лупили и по нашим позициям всем, чем можно, но чаще в опасности были мирные. Прилетало по центру Бахмута, окружающим селам. В той же Попасной, Константиновке, в районе выезда на донецкую трассу мы тоже работали. Землю усеивали то «кассетные» мины, то снаряды «Ураганов» и «Градов», которые не разорвались. Стреляли часто по школам, садикам, общежитиям, вышкам связи, прилетало во дворы многоэтажек. Естественно, там много людей, детей и стариков. Приходилось их эвакуировать и все это вывозить в другое место, чаще всего, рискуя своими жизнями, потому что там подрывать нельзя: люди остались бы без окон, инфраструктуры.
— Противопехотные мины разлетались по посадкам. Моя первая задача, связанная с ПФМ-1 (противопехотная фугасная мина, она небольшая по размеру и в народе называется «лепесток». — Прим. ред.), — мы ехали на поле, где мирные жители собирали клубнику. Это была их работа, никаких военных там не было. Мины разбросали просто на месте сбора урожая! В клубнике их очень тяжело найти, особенно после дождя: она замывается в чернозем, из-за зеленого цвета через листочки ее вообще не видно — то есть гражданские были в опасности. И такие примеры я могу сутки перечислять.
Защита у сапера примерно такая же, как у обычного военного, — бронежилет и каска. Как уточняет Влад, «сверхтяжелого защитного костюма» нет, потому что нужно быть максимально разгруженным, чтобы работать быстро и ловко:
— В броне есть дополнительная степень защиты — кевлар (специальные пластины из волокна высокой прочности. — Прим. ред.), но далеко не у всех. Есть активные наушники, которые защищают барабанные перепонки в момент взрыва, как у артиллеристов. Есть очки, но в такой ситуации, как произошла со мной, они абсолютно не защищают.
«Я убрал 84 угрозы. Сработала самоликвидация одного — сдетонировали все остальные»
То, что случилось с ним 9 августа 2022 года, Влад прокручивал в голове тысячу раз и уверен: не было ошибки с его стороны, и если бы это не произошло с ним, подорвался бы кто-то другой. В тот день боец, как обычно, поехал на задание, на месте нужно было собрать те самые «лепестки».
— Приехали, осмотрели территорию, подготовили место — грубо говоря, в земле выкапывается яма определенной формы, чтобы, когда будет подрыв, взрывная волна и осколки пошли вверх. Я начал собирать боеприпасы. Взять в руки ПФМ-1 не представляет опасности, она срабатывает от усилия выше килограмма. То есть аккуратно переносить ее, не создавая дополнительного давления, можно. Я убрал 84 угрозы — это потенциально минимум 84 оторванных ноги, если не говорить о более серьезных последствиях. Подносил последнюю партию, в момент выгрузки сработала самоликвидация одного из снарядов — и сдетонировали все остальные.
Дальше резко наступила полная темнота, в ушах — звон. Меня откинуло немного, я сидел на земле и говорил, что мне нужна помощь, но сам боевых товарищей не слышал. Боли не чувствовал вообще, но была сильная контузия. Меня отвели к машине, я еще стоял на своих ногах, но почувствовал слабость. С меня срезали броню, полили водой, а потом стало сильно морозить. Я только сказал, что очень холодно, и потерял сознание.
Сначала была больница в Бахмуте, потом — в Днепре, а после вертолетом его доставили в Киев. Все это Влад знает только по рассказам близких, потому что после ранения десять дней лежал в коме.
— Из меня вытащили больше 30 малюсеньких осколков, большинство из них были в лице, пострадала еще шея. Последний, что достали (он остался мне на память), — размером со спичечную головку. Еще один во мне до сих пор, буквально недавно на КТ мы его обнаружили — где-то здесь, в нижней части правого глаза, — объясняет парень. — Но он уже прижился, никакого вреда не принесет, а лишний раз врачи резать не будут. Остальное на себя взяла броня — бронежилет меня спас, защитил сердце, легкие, мягкие ткани в районе живота. Хотя слизистая была поражена, легкие сильно обожгло взрывной волной, были сломаны нос и челюсть, раздробило кости черепа лобной доли. В скулах и во лбу у меня стоят титановые пластины. Лицо два раза сшивали — из-за сильных ожогов собирали, как пазл.
Когда близкие бойца приехали в больницу, им сразу сказали, что шансы выжить у парня невысокие — 20%. Лера заходить в палату боялась. Говорит, думала, что не сможет справиться с тем, что увидит, но в прогнозы врачей до конца не верила. Тяжелее переживал отец Влада, хотя старался не подавать виду. Вместе они навещали парня и старались выхаживать. Сам он говорит, что те десять дней комы прошли как мгновение:
— В коме я не видел абсолютно ничего. Первая картинка, которую помню, — я в кресле, подключен к каким-то аппаратам. Лежу в отдельной комнате, за стеклом. И не могу пошевелиться. У меня в руке телефон, я пытаюсь кому-то написать, позвонить, а руки привязаны, и у меня не получается, я психую. Все, сознание пропадает. Естественно, себя видеть со стороны я не мог. Но потом у родных спрашивал, и они сказали, что я действительно был в отдельной комнате в инфекционной реанимации, в очень тяжелом состоянии. И действительно за каким-то стеклом, с привязанными руками. Как я вообще понял это, не знаю, это очень интересно! (смеется) Видимо, по ощущениям. А следующий момент, который помню, — меня переводили в палату, я под аппаратом искусственного дыхания, а в трахее — трубка. Лежать надо было на спине, переворачиваться нельзя из-за больших повреждений. Я слышал, только если мне очень громко говорили в левое ухо. Больше ничего. Врачи тогда рассказывали мне, что родные приходят. А на следующий день я уже отчетливо помню, как любимая и отец меня взяли за руку.
«Прикладывал руки к векам, пытался ими двигать, а там мышцы остались и что-то шевелилось, поэтому я думал, что глаза на месте»
Парень заговорил уже через два дня с момента, как пришел в сознание. Еще через десять — начал пробовать ходить, этому пришлось учиться заново.
— Врачи говорили, что с трубкой в шее никто не разговаривает, а у меня как-то получилось! Но весь воздух шел через нее, а не через рот, и приходилось делать больше усилий, чтобы он попадал на голосовые связки и выходил звук, — вспоминает Влад. — А легкие были в такой степени поражены, что я поначалу не мог глубоко вдохнуть и сразу закашливался. Но ходить было тяжелее, потому что мышцы ног атрофировались, из-за отсутствия зрения я потерял координацию. Ну и еще влияла контузия. Надо было запоминать, как наступать ногой, чтобы себя держать, и мышцами ориентироваться, в какую сторону меня клонит. Меня вывозили на улицу с аппаратами и капельницами, я опирался на отца, на врача и пробовал делать первые шаги. Если предлагали каталку или на машине куда-то отвезти, я говорил: нет, мне полезно ходить.
— Я бы не сказал, что у меня была какая-то реабилитация, — нет. Меня сначала должны были выписать, а потом бы она началась, но к выписке я уже ко всему пришел сам, продолжает молодой человек. — Даже банальное, у меня была сломана челюсть, ее зашили, поставили скобы, и есть нельзя было. Я просил отца покупать мне жидкие коктейли, любимая приносила сок. Врачи запрещали, но я говорил: нет, давайте хоть как-то через трубочку, потому что я два месяца вкуса еды не чувствую! (смеется) А как только сняли скобы, можно было только жидкое, бульончик, а я: «Батя, давай пельмени!»
Еще в Днепре врачам пришлось удалить парню глаза, чтобы на месте травмы не было гангрены. Об этом он узнал не сразу, но новость принял стойко. Влад говорит, что спасти глаза было нереально:
— Их мне убило сразу — я больше ничего не видел с момента подрыва. Еще в реанимации спросил врачей, что с ними, — меня попытались привязать: думали, агрессивно отреагирую. Но я отмахнулся, что и так все понимаю, хотя четкого ответа тогда мне не дали. Я до последнего надеялся, что хотя бы глазное яблоко уцелело и потом какими-то операциями что-то сделать можно. Прикладывал руки к векам, пытался ими двигать, а там мышцы остались и что-то шевелилось, поэтому я думал, что глаза на месте.
Через несколько дней мы с отцом пытались ходить по улице, и я говорю: «Давай честно. Что с глазами? Мне надо знать, чтобы не было липовых надежд». Он так вздохнул, говорит: «Глаз у тебя нет, тебе их удалили». Для меня это была новость. Шокирующая. Как удар током. Но буквально пару секунд молчания — и я перевел тему. Понял, что случилось, но никакой паники, истерик не было. Так — значит, так. Ну, будем искать, как эту проблему решать, коль нет возможности восстановить зрение. Не скажу, что прямо легко все воспринял, но, наверное, легче, чем воспринимает такое большинство.
Сколько ему сделали операций, пока был в коме, украинец не помнит. Но как минимум три были после. Пока шли лечение и реабилитация, он месяцами жил в больнице, так или иначе терпел боль:
— Восемь месяцев лечения на пару с реабилитацией. Физически никто не представляет, что это такое, пока не пройдет через это сам. Два месяца у меня стоял зонд. Когда тебя кормят через трубку в желудке… Честно? Очень гадостно это вспоминать. Я из последнего наркоза выходил — сутки была рвота, организм уже сдается после стольких операций. Боль была адская, мне ее глушили сильными медикаментами, но в какой-то момент сказали, что больше нельзя. Я терпел, сжав зубы.
В реанимации я плакал. Близких, бывало, пускали максимум на два часа, а как-то отец из-за здоровья два дня не приходил. И вот я лежу в темноте и тишине, не понимаю, где нахожусь, еще и на спине. А я ненавижу лежать на спине! Дискомфорт физический и моральный. И тут начинаю задумываться, как жить дальше. У меня была истерика. Я не мог остановить слезы. Тогда меня поддержала медсестра, девочка молодая, увидела, что я лежу и хлюпаю носом (смеется). Подошла: «Ты чего? У тебя такая сила воли, характер, девушка красивая, любит тебя, приходит каждый день! Я очень хочу, чтобы ты впоследствии восстановил зрение, приехал сюда, посмотрел на нас всех, кто тебя с того света достал и ставил на ноги, и увидел, как мы все за тебя рады». Это был переломный момент: такие люди в меня верят, нельзя сдаваться.
Но я уже неоднократно говорил это в интервью и скажу вам. 9 августа Владислав Александрович Ещенко погиб. Его нет. Самурай (заработанное мое имя в армии) выжил, он продолжает свой путь. Я действительно совсем другой человек. Но от своих принципов не отступился — сказал себе: коль я выжил, значит, здесь еще зачем-то нужен. И хоть не могу сейчас свою страну защищать с оружием в руках или разминировать территории, буду делать здесь, в тылу.
Последний запах, который почувствовал Влад до того, как потерял и обоняние, — запах жженого тротила. Парень говорит, он въелся в память, а других он больше четко не слышит. Кроме крайне резких, как спирт или выхлопные газы, но и они теперь другие. Одинаково украинец чувствует «запах кипятка», неважно, там борщ или чай.
Вернуть полностью слух медикам не удалось, и теперь у парня стоят слуховые аппараты. А в глазах у него — специальные керамические протезы. Он научился ориентироваться в пространстве и справляться со многими бытовыми вещами.
— Левым ухом я немного слышу — мне его отрезали частично, сшили барабанную перепонку и пришили обратно. Но если снять слуховые аппараты, не услышу ничего: на правом слух отсутствует полностью. Там мало того что разорвана перепонка, еще и, как мне объяснили, нерв умер.
Недавно мне делали внутреннее протезирование глаза — там осталась культя, а еще надо было стенки укрепить, чтобы воспаление не пошло дальше и форма лица возвращалась. Реабилитолог ко мне в больнице приходил всего раз, сказал: «Не переживай, есть даже паралимпийцы слепые — и бегают, и пауэрлифтингом занимаются». Принесли мне эту палочку с шариком (трость для незрячих. — Прим. ред.) — чуть ей по горбу не получили (смеется). Я сказал, что мне это не нужно и сделаю все, чтобы заново научиться видеть. Тем более со мной постоянно были родные, не надо никуда ходить самостоятельно.
«Если в мою сторону летит фраза „Ты что, не видишь?“, я громко смеюсь: „Нет. А что, должен был?“»
На улице Влад всегда рядом с девушкой или с отцом. Держит их за руку, визуализирует, что происходит вокруг. Квартиру, где сейчас живет семья, он уже полностью изучил.
— Поначалу на улице было трудно: нас заносило на поворотах, — говорит Лера и берет Влада за руку. — Вот наша рука, если нам надо направо, то я свою поворачиваю вправо, если нужно влево — то влево. Если есть ступеньки или порожек — или два раза нажимаю, или просто кричу: «Стоять, порожек!» (смеется) Поэтому сейчас особых трудностей нет, мы уже по любой дороге нормально идем. Часто Влад ходит с папой, потому что у меня учеба, а я с ним больше в парк, на прогулки, в торговый центр…
— Не сказать, что папа с любимой у меня некосячные… Есть такое дело! Пару раз головой пролеты я сносил, — смеется парень. — Потом выработалась привычка, если где-то не уверен, наклоняюсь. Хотя мне без разницы: у меня титановая пластина в голове! (смеется) На самом деле я редко что-то задеваю рукой или плечом. Сейчас уже мы идем, обсуждаем что-то, а язык тела работает как навигация.
В быту Влад полностью самостоятелен — ориентируется по дому на ощупь. Осязание с потерей зрения у него обострилось, а раньше, шутит парень, не посмотрев, не понял бы, носки вывернуты наизнанку или нет.
— Банально бутылку минералки поставил у кровати — беру ее четко, как будто вижу. Мне помогает визуализация. И этому я научился сам. Кухня, туалет, душ — я все могу сам, в ванной у меня отдельная полочка. Одеться могу, но отец и любимая по-своему складывают вещи, поэтому проще так: куда положили, оттуда и подайте (смеется). С телефоном тоже справляюсь: с помощью Siri (персональный голосовой помощник на технике Apple. — Прим. ред.) и звукового сопровождения могу сам набрать кого-то, даже сообщение написать. Не скажу, что я в чем-то дискомфорт испытываю, — со временем привык. Моя жизнь кардинально не изменилась. Вот, например, любимая как не умела палочками есть, так и не умеет, а я до сих пор могу! (смеется)
@_samurai_on_the_way Наш боєць ще й великий кулінар 💪🏻🧀 Сила духа просто вражає. #владєщенко #силаукраїни💙💛 #українці #україна #бахмут🇺 #зсу #силадуха #зсутоп #козак #fuppppppp #перемогаукраїни #fupgシ #folowersss #folower #рекииииииииииииииииииииииииииииии #укра #бахмут #козаки ♬ Гарно так — CHEEV
Сейчас в новых местах Лера — глаза Влада, она описывает ему все, что вокруг. Парень не впадает в отчаяние из-за того, что не может видеть сам и, к сожалению, как раньше, уже и не сможет.
— Например, мы в парке, там белочки, акация растет — я ему об этом рассказываю. А дома уже все описала, представление у него полностью есть. Правда, цвет обоев он не может до сих пор запомнить! — смеется Лера.
— Я иногда, бывает, думаю о том, что ничего уже не вижу, не смогу насладиться какими-то моментами, тот же фильм посмотреть, — объясняет Влад. — Потом это забывается. Я все воспринимаю шутками. Если в мою сторону летит фраза «Ты что, не видишь?», я громко смеюсь: «Нет. А что, должен был?» Я могу «читать» аудиокниги, в кино есть озвучка, когда автор рассказывает, что происходит на экране. Единственное, нельзя ни в коем случае, чтобы тебе рассказывали, что там на самом деле. А то я себе нарисовал красивую картинку мультика, а Лера меня разочаровала, что это фильм (смеется).
Влад говорит, что ему снятся цветные сны. Живя в полной темноте, он цветным в своем воображении представляет себе и окружающий мир:
— Я всегда был очень такой романтической личностью, безумно любил дороги, никогда в них не спал: наблюдал пейзажи, закат, кайфовал от всего красивого. Много красоты в своей жизни видел, а еще я перфекционист, у меня дома все разложено идеально. Поэтому мне сейчас легко визуализировать — я как будто на флешку картинок нагрузил.
Вот провожу день с человеком, например, с любимой пошли в парк, погуляли, посидели на пуфиках, поели мороженого. Я сейчас вам могу рассказать, как выглядели эти пуфики, мороженое, путь домой, какого цвета было небо. Хотя она будет смеяться: «Нет! Это вообще было не так!» Но у меня картинка такая в голове, воспоминания о прошедшем дне цветные. Я не задумываюсь, что вокруг — полная темнота. Даже с вами говорю, зашла тема, я на секунду подумал об этом и забыл. Я слышу, как поют птицы, кожей ощущаю, с какой стороны солнце, когда идет дождь. А когда погода плохая — я сплю! (смеется)
Единственное, раньше я жил по принципу «помогу всем всегда, чем смогу, последнее отдам». А сейчас наоборот, к сожалению, помощь нужна мне. Это разрушало меня морально, я не так переживал, что не все смогу увидеть, что хотел, как за то, что за мной теперь нужен уход. Понимать, что ты теперь обуза для своих родных, было тяжело.
Влад уверен, что сломаться, получив тяжелую травму, тем более потеряв зрение, может любой. Выстоять ему помогли сила воли, близкие и друзья, а отношения, хотя пара вместе год и несколько месяцев, прошли проверку на прочность.
— В больнице я, наверное, самый глупый поступок в своей жизни пытался совершить — хотел, чтобы Леру ко мне не пускали, — признается Влад. — Понимал, что это поставит ее перед выбором: жить полноценной жизнью, создать семью с кем-то, но не со мной, потому что со мной уже так не получится. Не хотел, чтобы она себя потом ругала или оставалась из жалости. Но меня отговорил друг: «Раз она решила быть с тобой — уважай это решение, не будь редиской». Мы поговорили еще раз, и я уже был уверен на 200%: что бы со мной ни происходило, она меня не бросит. С того дня Лера — моя невеста, летом мы планируем расписаться.
— Когда все случилось, почему-то многие говорили: «Тебя никто не будет осуждать», но у меня не было мыслей его бросить, — говорит Лера. — Хотя сомнения из окружения подталкивали: подумай. Я даже писала гадалкам, и когда они отвечали «жизни с ним не будет!», «будет тяжело», как будто я и сама не знала, что с такой травмой легко не будет, я их заблокировала. Теперь у нас на полке лежат кольца из белого золота!
«Видеть можно будет то, что движется не быстрее 20 км/ч. Так жить лучше, чем в полной темноте»
Украинцы собрали на помощь Владу 8 миллионов гривен (это более 216 тысяч долларов), сбор активно пошел, когда боец начал давать интервью и о его беде узнали. Деньги нужны были для реабилитации в Испании — парень загорелся мечтой об электронном зрении. Потом он понял, что может больше, и с января 2023 года руководит фондом, который направлен на помощь потерявшим зрение или слух военным. Теперь электронное зрение не просто мечта — это цель украинца.
— Нам нужно было пять миллионов. Когда собрали сумму больше, уже ходили по дому, знаете, приговаривая «горшочек, не вари», потому что люди не останавливались, — рассказывает Влад. — Мы закрыли сбор и продолжили собирать на помощь другим, я веду отчетность за каждую копеечку. Еще мы купили ребятам в Соледар двух «птичек» (речь о беспилотниках. — Прим. ред.), потому что я воевал и знаю, что такое остаться «слепыми». А с другом и волонтером Артемом Пахомовым мы создали благотворительную организацию «Побачимо перемогу», чтобы помочь всем, кто оказался в подобной ситуации. Я могу рассказывать, через что прошел сам, как собирать документы на компенсацию от государства. Откликнулись специалисты, например челюстно-лицевые хирурги, которые могут бесплатно нашим бойцам восстановить эстетику лица.
Но основная наша цель — привезти в Украину цифровое зрение. Мы знаем, как это сделать. Вкратце пока могу сказать, что мы нашли много партнеров у нас в стране — академики, доктора наук, — кто готов участвовать. 18 апреля мы собираемся подписать меморандум о сотрудничестве с испанцами, у которых есть эта технология. Грубо говоря, с помощью камеры на очках и чипа, который устанавливается в коре головного мозга, проецируется картинка, это позволяет ориентироваться в реальности.
По словам Влада, в Украине много людей потеряло зрение из-за боевых действий. Пока его фонд не ищет таких пострадавших: предложить им еще нечего. Но эти люди выходят на организацию сами. С парнем на связи уже около 20 таких гражданских и военных. Он объясняет, если технологию привезут в страну, видеть с ней еще надо будет учиться. Хотя прежнего зрения она не вернет, это точно лучше, чем ничего.
— Например, пощупать предмет и запомнить, как он выглядит, этим зрением можно. Это такое двухмерное черно-белое пиксельное, как компьютерное, изображение. Детализация, грубо говоря, 100 точек, которые формируют этот предмет (мы будем работать над тем, чтобы «добавить пикселей» и точек было 1000). Плюс есть ограничение по скорости — если я не ошибаюсь, видеть можно будет то, что движется не быстрее 20 км/ч. Ну и объемной картинки, формы не будет, вдаль смотреть не получится. Увидеть можно будет то, что перед тобой на определенном расстоянии. Но мы будем стараться выжать из этой технологии все, что можно. Так жить будет лучше, чем в полной темноте. Этот чип уже устанавливался двум пациентам в Испании, третий сейчас с ним ходит. Один из этих мужчин говорил нам, что с цифровым зрением даже смог отличать отдельные буквы и по фото узнать человека. Это очень серьезные результаты!
Я учусь жить по-новому, потому что прежней жизни уже никогда не будет. Какое бы зрение я себе ни поставил, какую бы технологию ни привез. Но я зрячим не видел столько перспектив, как сейчас. В жизни бы не открыл благотворительную организацию, а теперь подписываю меморандум с испанцем. Поэтому близким пострадавших я советую никогда не жалеть: «Ой, бедненький, так несправедливо!» Несправедливость на каждом шагу сейчас. Человеку важно после ранения найти себя дальше.
Еще одна большая цель украинского бойца — все-таки увидеть победу своей страны в войне. Эта цель дает ему мотивацию и помогает не бояться строить планы на будущее.
— Я хочу, чтобы меня разбудили утром, а Владимир Александрович [Зеленский] говорит: «Мы победили! Мы свою правду, свой дом и всех, кто здесь остался, все-таки защитили и наконец будем жить мирно, спокойно». Но мне почему-то кажется, что я это услышу не от Владимира Александровича, а просто из окна, потому что все люди выйдут на улицу. Это будет очень радостный момент, но дай бог, чтобы у меня сил хватило не заплакать, потому что перед глазами пролетит все, что я видел, какими усилиями нам эта победа досталась. Это первое.
Второе — последствия войны еще долго придется убирать, многим понадобится юридическая, психологическая, финансовая помощь. Тут я приложу максимум усилий. Уверен, что медицина и наука в Украине прорвут рубеж всего, чего только можно, нам получится привезти сюда электронное зрение. Ну и, естественно, когда все уляжется, я хочу, чтобы моя семья становилась больше. Хочу нормальной росписи с любимой, чтобы все родственники улыбались в этот день, а не с сожалением смотрели, как нам теперь пришлось сделать из-за войны. И чтобы я даже в таком состоянии оставался стальной стеной, надежным плечом и любящим мужем, а потом, может, и хорошим отцом, — заключает Влад.
Читайте также
