Девятнадцатого января в 17.30 у Валерии (имя изменено) началась пластическая операция, а в 21.00, еще на операционном столе, произошла клиническая смерть. Медикам удалось запустить сердце девушки через пять минут. «Проснулась и понимаю: я в другом помещении, вокруг незнакомые люди. Слышу чьи-то слова: „В лучшем случае отнимутся ноги“. Хочу спросить, про какие ноги говорят, и не могу: во рту трубка, руки привязаны, перед глазами все плывет. Надо мной склоняется женщина и говорит: „У вас была клиническая смерть, мы вас еле спасли, вам повезло“». Валерия уверена: общими усилиями ее спасли врачи СМП и реанимации 2-й городской клинической больницы. А вот к частному столичному медцентру, где все произошло, у девушки остались вопросы. Она хочет узнать причину остановки сердца, а также получить моральную компенсацию в размере 50 тысяч долларов за все, что она впоследствии пережила. У медцентра же своя позиция относительно ситуации. Мы поговорили с обеими сторонами.
«Я ничего не боялась: это не первая моя пластика»
Валерия неохотно говорит о себе. Скажем тогда в общих чертах: ей около 40, эффектная, свободная, самодостаточная, с высшим образованием и собственным бизнесом, состоятельная; единственная дочь у матери.
Много лет назад Валерия похудела, сбросив 30 килограммов. Несмотря на то что процесс был постепенным, на теле остались проблемные зоны с растянутой кожей. Эстетический вопрос героиня материала решила с помощью пластики: в очень дорогой московской клинике сделала редукцию груди (операция по уменьшению размера молочных желез), а в ноябре 2023 года в минской — липосакцию в области лопаток, спины и талии.
— Послеоперационный восстановительный период всегда занимал минимум времени, — отмечает Валерия. — У меня от природы крепкое здоровье: кроме обычных простуд, ничем серьезным не болела. Делать пластику вообще не боялась, потому что до этого работала только с профессионалами и очень доверяла врачам. Но после всего, что произошло со мной в январе, даже страшно подумать о чем-то подобном.
В тот день, 19 января, Валерия работала удаленно, из дома. До операции, назначенной на 17.30, оставалось достаточно времени, чтобы подготовиться. Подготовка, говорит Валерия, стандартная и пройденная ею уже не раз: заблаговременно сдать необходимые анализы, не принимать воду и пищу до операции.
— Я была очень спокойна: пластику делала не впервые, был только позитивный опыт, в том числе в этом медцентре. Теперь хотела убрать лишнее с живота и голеней. Рассчитывала на процедуру, при которой не только убираются излишки жира, но и сокращается кожа. Этот момент был принципиальным. Накануне мы обсудили с пластическим хирургом все детали, в том числе время самой операции: по его словам, на все должно было уйти час-полтора. В этот раз, правда, я заметила, что анестезиолог другой (не тот, что был в ноябре 2023 года. — Прим. ред.), но доктор меня заверил, что постоянно с ним работает. Я успокоилась.
Незадолго до операции Валерия виделась с анестезиологом. По ее словам, они беседовали о перенесенных ранее операциях и возможных аллергических реакциях на медпрепараты. Героиня материала акцентирует внимание на том, что до этого случая все проходило идеально, никаких аллергий у нее не было. Операция (радиочастотная липосакция области передней брюшной стенки и области голеней + BodyTite) началась по плану, в 17.30.
— Последнее, что помню, пока вводили анестезию, — это слова доктора «Вы не нервничайте» и свой ответ «Я вам доверяю», — вспоминает Валерия. — А дальше у меня была вспышка сознания, будто бы на пару секунд: я лежу на левом боку и не могу дышать, не могу пошевелиться, сознание работает, а тело не слушается, слышу какой-то крик и понимаю, что вокруг что-то происходит, — и все, опять темнота…
Клиническая смерть, а потом еще одна
Что происходило во время операции и почему остановилось сердце, Валерии доподлинно не известно, есть лишь предположения. Картину удалось частично восстановить благодаря выписке из карты вызова бригады скорой медицинской помощи. Известно, что вызов из медцентра поступил на станцию скорой помощи в 20.51, и вплоть до приезда скорой медработники центра самостоятельно пытались реанимировать пациентку. В 21.00 прибывшая на вызов бригада СМП увидела следующую картину: «Тело лежит на операционном столе, проводится СЛР (сердечно-легочная реанимация. — Прим. ред.)». Эта цитата важна, к ней мы еще вернемся.
Общими усилиями медиков сердце Валерии удалось запустить через пять минут, в 21.05. С предварительным диагнозом «ранний постреанимационный период, аспирационный синдром? (в большинстве случаев — внезапное попадание в дыхательные пути (аспирация) кислого желудочного содержимого, вызывающего ожог дыхательных путей. — Прим. ред.), состояние после липосакции живота и голеней, остановка сердца с успешным восстановлением сердечной деятельности» Валерию доставили в реанимацию 2-й городской клинической больницы. Позже в больнице диагноз будет уточнен: добавятся отек легких и мозга, а также полисегментарная интерстициальная пневмония (быстро прогрессирующий воспалительный процесс в легочной ткани, затрагивающий несколько функциональных сегментов обоих легких, что может привести к дыхательной недостаточности).
Это покажется невероятным, но за собственную жизнь молодой женщине пришлось побороться еще раз: в 22.00 в больнице у нее резко ухудшилось состояние, наступила кома третьей степени, зафиксирована клиническая смерть (так указано в копии медкарты, которую героиня материала лично предоставила в распоряжение редакции, дав согласие на публикацию отдельных фрагментов). Причиной стали технические проблемы в работе аппарата ИВЛ. Через пять минут реанимации медики вернули Валерию к жизни. Все это время она находилась без сознания.
В тот вечер в больнице было дежурное время Дмитрия Каплича, анестезиолога-реаниматолога, заведующего 1-м отделением реанимации.
— Она поступила при мне, я тогда сам дежурил, — рассказал Дмитрий Иванович. — Ей просто повезло, что рядом в реанимации оказались профессионалы — делали все четко, под моим руководством. Плюс ко всему организм оказался крепким и желание жить было большое.
Все это время под дверью врача ждала новостей мама Валерии, Светлана Сергеевна. О несчастье с дочерью ей сообщили из медклиники по телефону. По словам Валерии, практически одновременно с ее мамой в 2-ю больницу приехали пластический хирург и директор клиники. Уже позже Светлана Сергеевна расскажет дочери, что «у доктора просто тряслись руки».
— В реанимации маму предупредили, что мои дела плохи: если и выживу, то на всю жизнь могу остаться овощем, так как мозг, долгое время бывший без кислорода, скорее всего, пострадал.
Вопреки пессимистичным прогнозам, ближе к полуночи Валерия пришла в сознание. На тот момент она была подключена к ИВЛ, состояние оценивали как «тяжелое нестабильное».
— Открываю глаза и понимаю: что-то не так. Я в другом помещении, вокруг стоят незнакомые люди и что-то обсуждают. Слышу чьи-то слова: «В лучшем случае отнимутся ноги». Хочу спросить, про какие ноги говорят, и не могу: во рту трубка, все в катетерах, руки привязаны, перед глазами плывет. Надо мной склоняется женщина и говорит: «У вас была клиническая смерть, мы вас еле спасли, вам повезло, отдыхайте». Еще раз просыпалась, как мне показалось, глубокой ночью, но рядом никого не было, и я опять уснула. Уже утром, когда ко мне подошла медсестра, я жестом показала, чтобы мне развязали руки и дали ручку. Как же она удивилась, что я в сознании и все понимаю! А мне, признаюсь, было настолько плохо, что не передать словами. В буквальном смысле тогда почувствовала, что значит свинцовое тело, которое тебя не слушается. Преодолев бессилие, написала: «Позвоните маме: +375…»
В реанимации Валерия пролежала пять дней. Говорит, самым страшным было осознание того, что она не может самостоятельно дышать. Совсем.
— Мне было до ужаса страшно, когда во время санации легких (откачки скопившейся жидкости. — Прим. ред.) буквально на минуту отключали от аппарата ИВЛ. Ощущение было такое, как будто я захлебываюсь, задыхаюсь. Тогда я махала рукой, и меня быстро подключали обратно. И вот этот первый вдох — это было счастьем. Так было первые два дня, а потом благодаря усилиям врачей и правильно подобранной терапии мне стало значительно лучше. От ИВЛ отключили на третий день: во время очередной санации я вдруг поняла, что дышу сама. Знаками попросила у врачей листик и написала: «Могу дышать!» А они: «Откуда знаешь?» Опять пишу: «Когда отключаете от ИВЛ, чувствую, что дышу сама». Попробовали отключить на большее время — и правда дышу!
«Назвала сумму в 50 тысяч долларов»
На пятый день Валерию перевели в кардиологию. На тот момент она уже могла немного ходить, но слабость еще сохранялась.
— Пришла в себя и стала думать о том, что же со мной произошло. Первое, что смутило, — это продолжительность операции: три часа! Хирург говорил максимум про полтора. Почему все так затянулось? Второй вопрос: почему врачам больницы клиника не дала информацию по вводимым мне препаратам? Знаю со слов заведующего отделением реанимации, что больница запрашивала у медцентра документацию, чтобы понимать картину, но им ничего предоставлено не было. Медикам пришлось руководствоваться тем, что в клинике на словах передали бригаде скорой.
Слова Валерии подтверждаются официальным ответом 2-й городской клинической больницы, где говорится, что медцентр информацию «об операции и применяемых медикаментах и прочую медицинскую документацию не предоставлял». Узнать, какие медпрепараты вводились клиникой, можно из карты вызова бригады СМП: пропофол, фенибут, адреналин, дексаметазон и натрия хлорид. Время и цели их введения не указаны.
Валерия утверждает: за все время, что она провела в больнице, представители клиники с ней не связывались.
— Интерес медцентра к моей судьбе проявился лишь на этапе реанимации: звонили и узнавали, как я, но после перевода в стационар кардиологии, видимо, успокоились. Единственное, директор медцентра передала через маму, что после выписки они ждут меня у себя.
Пролежав в больнице 20 дней, 7 февраля Валерия выписалась домой. За это время героиня прошла полное обследование, в том числе сердца — оно оказалось полностью здоровым. Разбираться в том, что с ней произошло в операционной клинике, Валерия решила самостоятельно и, пригласив с собой адвоката, 29 февраля приехала в медцентр на встречу с его руководителем. Директор также была с адвокатом. Диалог, как вспоминает героиня материала, строился тяжело.
— Во-первых, я попросила ознакомиться с моей медкартой, на что неоднократно получила устный отрицательный ответ с формулировкой «Вы не доктор и ничего там не поймете».
Позже героиней были отправлены два письменных запроса в адрес медцентра с просьбой предоставить копии медицинской и анестезиологической карт, а также копию видеозаписи операции. В ответ медцентр выдал эпикриз и выписку из медкарты — не то, о чем просила пациентка. Было отказано и в копии производимой во время операции видеозаписи.
Вот как объясняет отказ сам медцентр в ответе, датированном 1 марта 2024 года: «Первоочередно видеозапись в МЦ, в том числе в операционном блоке, ведется с целью осуществления общего контроля за трудовой дисциплиной работников на рабочих местах и в интересах обеспечения общественного порядка. Информация, получаемая в ходе такой видеосъемки, не позволяет идентифицировать субъект персональных данных, в частности, пациента нашего медцентра, в связи с чем обязательное согласие пациента на проведение видеосъемки не требуется».
В то же время медцентр, ссылаясь на «высокий уровень лояльности к пациенту», взял у Валерии письменное согласие на видеосъемку, при этом цели были указаны несколько иные, нежели те, что мы процитировали из официального ответа пациентке. Согласие было прописано отдельным абзацем в «Информированном согласии пациента на хирургическое вмешательство» и дословно выглядело так: «Я согласна на фотографирование, запись хода операции на информационные носители и демонстрацию лицам с медицинским образованием исключительно в медицинских, научных и обучающих целях с учетом хранения медтайны». Проще говоря, видеоматериал мог использоваться в качестве наглядного учебного пособия, и можно предположить, что там должны были быть видны детали и ход операции.
— Современные системы позволяют распознать все, что угодно, и я уверена: видеозапись дала бы ответы на многие вопросы, касающиеся как самой операции, так и того, что же в итоге случилось и в какой промежуток времени. Для меня хронология принципиальна, поскольку эпизод, когда я на мгновение очнулась, лежа на боку, уверена, имел место. Предполагаю, что это и был момент аспирации, которая случилась не после завершения операции, а в процессе.
От себя добавим, что «Информированное согласие пациента на хирургическое вмешательство» — это обязательный документ, который дается на подпись пациенту до начала операции, пусть даже самой незначительной. В нем прописываются, кроме прочего, всевозможные риски во время оперативного вмешательства вплоть до смерти. Ответственности с медиков этот документ не снимает, но дает пациенту понять: все серьезно, человеческий организм непредсказуем, и операция — это всегда риск, даже если человек уверен, что полностью здоров.
— Объясните, почему для вас так важно, когда случилась остановка сердца: в процессе или после операции?
— Есть факт, зафиксированный в документах СМП: во время реанимации я еще нахожусь на операционном столе. Значит, есть нестыковка по моменту остановки сердца, поскольку после завершения операции пациента перекладывают на каталку. В клинике же меня почему-то пытались убедить в обратном: мол, все случилось после завершения операции. И мне кажется, что таким образом врачи пытаются снять с себя ответственность за то, что со мной произошло, потому что все, что было после, уже, видимо, моя проблема.
Во-вторых, я хочу знать причину остановки сердца и обстоятельства, при которых это произошло, поскольку после диагноза «клиническая смерть» меня больше ни один частный медцентр не возьмет на операцию. Даже родить ребенка мне теперь будет страшно: если потребуется оперативное вмешательство, я буду бояться умереть. В качестве возможных причин медцентр в своем эпикризе указал на «ОКС? (острый коронарный синдром. — Прим. ред.), анафилактический шок? ТЭЛА? (тромбоэмболия легочной артерии. — Прим. ред.)» — все под вопросом. В 2-й больнице были исключены ОКС и ТЭЛА. Остался анафилактический шок.
Со слов пациентки известно, что она сдала тесты на несколько препаратов наркоза — они были нулевыми. Но, например, анализ на пропофол Валерия сдать не смогла, поскольку он относится к классу наркотических.
— На встрече в медцентре присутствовал и пластический хирург, который меня оперировал. Мой адвокат задавала ему вопрос о том, что, по его мнению, произошло и по какой причине остановилось мое сердце. Доктор лишь сказал, что у меня была проблема с дыханием, развилась брадикардия сердца.
Героиня самостоятельно искала ответы на свои вопросы и где-то читала, что к таким последствиям может привести следующая последовательность событий:
— Передозировка препаратами наркоза, вызвавшая аспирацию и, как следствие, воспалительный процесс в легких, — на это, например, может указывать откачанная из легких жидкость коричневого цвета.
Валерия говорит про возможный «аспирационный синдром», указанный бригадой СМП в качестве предварительного диагноза со знаком вопроса. В выписке вызова скорой этот момент действительно зафиксирован: «Оказана помощь бригадой СМП: непрямой массаж сердца с компрессией грудной клетки. < …> Обеспечение проходимости дыхательных путей ранее установленной медцентром интубационной трубки с дальнейшей санацией дыхательных путей бригадой СМП с получением отделяемого коричневого цвета».
— В микробиологической лаборатории в этой жидкости нашли бактерию, которая живет в желудке. А как она попала в легкие? <…> Знаете, в этой истории я больше всего опасаюсь, что при разбирательстве все будет списано на индивидуальные особенности организма. Но на это можно спихнуть все что угодно и таким образом избежать ответственности! На встрече в медцентре его представители уверяли: «Мы вас спасли!» Да, они начали реанимационные действия, но я пришла к ним на операцию, как я считаю, совершенно здоровым человеком! А спасла меня бригада СМП.
— Вы сказали, что медцентр предлагал вам компенсацию…
— Я запросила что-то около 50−60 тыс. долларов в эквиваленте, посчитав эту сумму адекватной тому ужасу, который я перенесла. Считаю, это должна быть действительно большая компенсация, чтобы я закрыла глаза на то, что со мной произошло.
По словам героини, позже сумма компенсации была озвучена по телефону ее адвокату и оказалась для нее неприемлемой.
— Я обратилась в Минздрав с заявлением о некачественно оказанной услуге и просьбой во всем разобраться.
Забегая вперед, подчеркнем: информацию о компенсации медцентр опровергает.
Две проверки от Минздрава
Случай Валерии был рассмотрен комиссией Комитета по здравоохранению Мингорисполкома. В заключении говорится, что, согласно документам, предоставленным медклиникой, «оперативное вмешательство было окончено в 20.30, в 20.40, после проведенного оперативного вмешательства, состояние внезапно ухудшилось». Далее все совпадает с тем, что было рассказано выше.
Серьезных нарушений в работе медиков комиссия не нашла, но отметила, что «были выявлены недостатки в части обеспечения условий для оказания безопасной медицинской помощи, в связи с чем вопрос оказания медицинской помощи (пациентке) в МЦ будет рассмотрен на лечебно-контрольном совете Минздрава».
Совет прошел 4 июня, заключение еще не пришло, уверяет Валерия. Мы опубликуем документ, как только получим возможность.
— Цель у меня одна — добиться справедливости, разобравшись в причинах произошедшего. Врачи бывают разные. Меня в буквальном смысле выходили в 1-й реанимации 2-й больницы. Заканчивалась одна капельница — ставили другую, мыли, расчесывали волосы, поддерживали. Хочу, чтобы люди знали этих героев, потому что это не видно общественности. Не дай бог никому попасть в реанимацию, но пускай там работают именно такие люди.
Врач анестезиолог-реаниматолог: «Все предусмотреть невозможно»
Мы попросили врача анестезиолога-реаниматолога, не имеющего отношения к данной истории, на условиях анонимности прокомментировать историю Валерии.
— Выписка из медцентра не несет никакой информации. Для этого нужны карта анестезиологического пособия и протокол операции. Вопросов много, и ответы уже получены комиссией Минздрава, сделаны выводы (напомним, в ответе на обращение Валерии в Минздрав, датированном 5 мая, не упоминается о серьезных нарушениях в работе медиков. — Прим. ред.). Допускаю, что в какой-то момент произошла нештатная ситуация, но все было сделано правильно и качественно, медики здорово поработали, раз человек выбрался без серьезных неврологических нарушений (это важно, если учитывать временные интервалы остановки сердца). И это очень круто, поверьте. Вот на этом и надо бы сконцентрироваться. Потому что все предусмотреть невозможно.
Медцентр уверяет, что не предлагал пациентке компенсацию
Мы обратились в медцентр с просьбой прокомментировать ситуацию. В частности, попросили ответить на четыре вопроса: какая операция проводилась пациентке (в том числе ее длительность), что послужило причиной остановки сердца, какая помощь была ей оказана и почему была предложена именно такая сумма компенсации. С журналистом связался адвокат и предупредил, что заданные вопросы оставят без ответа, а ситуацию прокомментируют в вольной форме. Вот какой комментарий мы получили от адвоката, представляющего интересы медцентра:
«Пациентка неоднократно обращалась в МЦ для получения медицинской помощи на платной основе, претензий к качеству оказанных услуг не предъявляла. При последнем обращении за оказанием медицинской услуги после выполнения оперативного вмешательства по показаниям предъявила претензии к качеству оказанной услуги и обратилась к администрации МЦ с письменным обращением. Данное обращение было рассмотрено, и пациентке дан письменный ответ в соответствии с действующим законодательством об обращениях граждан и юридических лиц.
Пациентка осталась неудовлетворена ответом администрации МЦ и далее обратилась с письменным обращением в Министерство здравоохранения Республики Беларусь. По факту данного обращения в МЦ компетентным органом в составе комиссии была проведена экспертиза качества медицинской помощи, оказанной пациентке.
По результатам проведенной экспертизы качества медицинской помощи комиссией сделан вывод о том, что качество медицинской помощи соответствует критериям нормативно-правовых актов в области здравоохранения по оценке и экспертизе качества медицинской помощи и медицинских экспертиз, то есть платная медицинская услуга в МЦ была оказана качественно. Министерством здравоохранения в адрес пациентки был направлен письменный ответ с результатами и выводами проведенного комиссионного мониторинга.
МЦ не предлагал пациентке компенсацию морального вреда, так как такая компенсация могла бы иметь место только в случае установления факта некачественного оказания медицинской услуги и виновных действий МЦ».