Сергий Мельянец — протестантский проповедник и активист из Минска. Он один из немногих, кто ходил на рассмотрения дел по «политическим» статьям, помогал с реставрационными работами в помещении для столичной церкви, поддерживал нуждающихся и растил с супругой детей — их в семье семеро. В марте многодетного отца задержали и дважды отправили на «сутки», хотя, как предполагает он сам, все могло закончиться и уголовным делом. После освобождения, на которое и не надеялся, мужчина решил уехать с близкими за границу. Будучи в безопасности, он рассказал «Зеркалу», как семья из девятерых человек жила в Беларуси, что происходит на судах, ИВС и при задержании людей спустя четыре года после начала протестов и массовых репрессий.
Сергий Мельянец вырос в протестантской семье. Он рассказывает, что с детства ходил в церковь, но в 14 лет погрузился в книги, чтобы разобраться в вопросах веры. Крестился в 18 лет, а затем окончил библейский колледж и духовную семинарию, был старейшиной церкви и проповедником. Работал в фирме по установке роллетов. Он также активист и бард.
У Сергия и его жены Светланы семеро детей: Иван, Богдан, Антонина, Амадей, Доминика, Евангелина и Давид. Старшему сыну сейчас 20 лет, младшему — пять.
Для помощи Сергию Мельянцу и его близким на BYSOL открыт сбор. Поддержать финансово многодетную семью можно по ссылке.
«Наш месячный бюджет составлял порядка 1200 долларов. Смотрю: хорошая цена на овсяные хлопья — сразу пачек 50 покупаю»
В середине апреля нынешнего года Сергия Мельянца отпустили из ИВС. Через день большая семья мужчины уехала из страны. Как организовать переезд девятерых человек, он не рассказывает из соображений безопасности. Описывает все буквально в нескольких словах.
— Скажем так, с Божьей помощью все получилось. Жена у меня умница, подготовила детей. Мы больше, конечно, вещи брали на весну-лето. У меня с собой вот две пары штанов (мне все собирал сын Богдан), еще двое шорт, пять маек и кроссовки. У детей примерно то же самое — мы взяли с собой по сумке на каждого, — говорит Сергий. — Все переносят переезд по-разному. Я хоть и смирился, что другого варианта уже нет, но грустно. Жена говорит, что мы не проговариваем эту тему и у детей может развиться травма. Поэтому вот как раз перед этим интервью мы собрались за большим столом, почитали Библию, помолились, обсудили, кто по чему скучает. Все перечислили имена друзей, близких, какие-то вещи. Пообнимались, поободряли друг друга — так и переживаем.
Это большая радость, когда все дети — классные, жена — замечательная. И можно жить без конфликтов, просто радоваться. Даже если происходит такая экстремальная ситуация. Надо уезжать — запаковались и поехали. Да, жалко, много чего потеряли. Но мы вместе, и это главное. И морально все-таки семьей переезжать проще, чем одному. Мы постоянно общаемся, играем в настольные игры, нашли протестантскую церковь и в воскресенье сходили туда. Хотя я рос с тремя братьями, у меня самого мечтаний о своей большой семье не было. Но, когда у нас уже было шестеро детей, появилось ощущение, что точно будет еще один. И получилось семь. Это библейское число, число полноты: семь я. Так и у нас.
Многодетная семья Мельянца теперь оторвана от дома и близких, которые раньше помогали и выручали, хотя Сергий и его супруга Светлана уже много лет старались со всем справляться своими силами. А вот первые годы совместной жизни родители были рядом. Когда Сергий женился, ему было 22 года, жили вместе с ними. Через два месяца после свадьбы случилась первая беременность, а дальше, говорит мужчина, «понеслась».
— Мы несколько лет жили с моими родителями, потом переехали на съемную квартиру — там уже помогала мама Светы. Лет 10−15 вместе с папой строили дом (я нанял его на стройку и платил зарплату). Когда переехали, первое время тоже родители приходили на помощь, пока мы не поняли, что можем все потянуть сами, — говорил мужчина. — В принципе, сложно с первым ребенком, когда ничего не знаешь толком, постоянно какие-то волнения. Главное — пережить первый шок, а дальше понимаешь, что к чему. Потом пошел второй сын, дочка… Не скажу, что легче, но точно стало интереснее! Понимаете, я думаю, что люди часто ищут повод, чтобы не рожать детей. А я за то, чтобы искать поводы рожать. Если есть желание (на своем опыте знаю), все вопросы можно как-то решить. Да, с одним ребенком легче, ему больше ресурсов, внимания. Но я считаю, что один ребенок вряд ли может вырасти полноценным человеком, потому что не учится любить других, отдавать, жертвовать. Наши дети привыкли, что не одни в семье, что надо не только о себе подумать. И я вижу, как они заботятся друг о друге. Мне кажется, что даже двух детей недостаточно — это соперники за внимание родителей. А вот трое… С этого, мне кажется, можно начинать (смеется)!
Помню, когда праздновали десятилетие со дня свадьбы, поехали со Светой на отдых в Египет. Тогда как раз чуть больше года прошло, как родился Амадей, мы его оставили с бабушкой. И вот приезжаем — он навстречу бежит, обегает маму и идет ко мне обниматься. Это было такое яркое свидетельство, что он тянется ко мне и очень сильно любит. Потому что так вышло, что первыми тремя детьми, особенно когда были маленькими, занимались Света и ее мама. А с четвертым, Амадеем, я был почти все время с его рождения, и он такой папин сын.
Младшим, конечно, в плане общения с отцом уже повезло больше, чем старшим. Мне же приходилось очень много работать, да и дом надо было строить. Времени на детей оставалось маловато. Я был менеджером по продаже на фирме, которая занималась защитными роллетами. Когда родились первые дети, брал на себя еще и установку, а на некоторых рынках можно работать только ночью, когда нет клиентов, поэтому, бывало, и по ночам выходил.
Да, где-то нагрузка была большая, зато мы никогда не одалживали деньги. Очень помогало, что у нас свой дом и не надо тратиться на аренду. Пусть мы не жили роскошно, с моим экономным подходом на еду, одежду и необходимые вещи хватало. С одеждой вопрос вообще решается просто: от старших что-то достается младшим, хотя, конечно, стараемся порадовать детей. Как многодетным иногда приходила гуманитарная помощь, иногда люди что-то отдавали: «Так, наши выросли — вот вам пакет вещей». Мои посмотрели и носят, что понравилось. А из помощи государства — бесплатные обеды у младших, что существенно, а какие-то 50 рублей на оплату учебников в начале года — это ни о чем. На этом все.
Сейчас мы живем в стране, где продукты чуть ли не в три раза дороже. Я в таком шоке, когда сравниваю с тратами в Беларуси! Тут нам стало тяжеловато, а дома наш месячный бюджет составлял порядка 1200 долларов, если без серьезных дополнительных трат. Походы в магазин как раз всегда были на мне. Я ориентировался, где дешевле, где скидки. Смотрю: хорошая цена на овсяные хлопья (а они у нас всегда с утра идут за милую душу) — и сразу пачек 50 покупаю. С запасом у нас всегда все было. Если мука — сразу 10 кг, гречка — тоже 10−15, чтобы хватало на две недели. Картошку покупали мешками. Многие не могут понять, как жить с такой большой семьей, а это постоянно огромные кастрюли еды.
Заработок, конечно, на мне, хотя старший сын тоже начал вносить свой вклад в семейный бюджет. По дому и со школой, когда старшие подросли, стали помогать младшим. У детей есть график уборки по дому. Даже сейчас это их обязанности. А в целом быт в семье — на жене. Она официально работала, но не так много времени. Детей в сад мы не отдавали, она заботилась о них сама. На ней — общая координация действий в доме, она у нас главная. А моя обязанность — приготовить всем завтрак. Встаю — завариваю сухофрукты, чтобы была вкусная водичка, и делаю овсянку с бананами и творогом. Это занимает около часа. У нас есть любимый батон (его привозили в «Грин» из Бреста по четвергам), и мы каждый четверг по четыре кругляша покупали, поджаривали в тостере и делали вкуснейшие бутерброды! Часто с этим помогали дети. Еще иногда за мной ужины. Я навострился готовить какие-то вкусные блюда, фирменная тема — плов. На него уходит часа два с половиной. По приезде сюда я его уже один раз готовил, хоть и без нашей большой кастрюли, кое-каких ингредиентов, но дети уже спрашивают: «Папа, когда следующий раз?»
Правда, ужинать и завтракать у всех одновременно получается редко. Обычно первая партия залетела за стол, потом вторая. Но по четвергам мы вместе читаем истории из христианской книги «Хлеб наш насущный», потом обсуждаем библейский текст, молимся. А по воскресеньям ездим вместе на собрания в церкви, смотрим какой-то классный мультик или фильм. У нас как-то совпадают интересы с детьми. Вчера до ночи играли в Uno. Когда были в Минске, еще до того, как меня схватили, поехали с двумя сыновьями играть в бильярд. Это просто замечательно — когда можно просто со своими детками какие-то моменты разделять.
«Я стоял у тела Алеся Пушкина и думал: «Может, пора уезжать? Я не хочу, чтобы и мои дети стояли так возле моего тела»
10 августа 2020-го, после выборов, Сергий поехал в центр города «для молитвы о ситуации в Беларуси». Его задержали. Он рассказывал, что силовики его били, пытали электрошокером и угрожали смертью. В Ленинском РОВД мужчине стало плохо с сердцем — его увезла скорая, а в больнице откачали и отправили домой. В 2021-м на мужчину составили административный протокол за бело-красно-белые жалюзи на окне и дали штраф в 870 рублей. Из-за всего этого, говорит, пришлось «немного повоевать со школами». За семью, «благонадежность» которой до этого не вызывала вопросов, взялись социальные службы и стали наведываться домой, а психологи — «гонять детей по тестам».
— После истории с жалюзи был большой стресс для старшего сына Вани — его целый час в кабинете мурыжили идеологи, психолог. Закрыли и даже не дали вариантов позвонить родителям, отказаться отвечать. Он вернулся вообще никакой. Но, слава Богу, мы помолились, сходили в колледж, плюс журналисты освещали эти события, и администрация испугалась, — вспоминает Сергий. — В школе Богдана тоже вызывали. А потом было «специальное расследование» по нашей семье. Пришли какие-то две женщины домой, везде все смотрели, как не было никогда. Мы тоже пришли в школу разбираться. В итоге ни одного плохого отзыва они найти на нас не смогли, претензий у них не было. Нам вынесли «оправдательный вердикт». Правда, предупредили: как только у кого-то будет «протестная» статья, все запустится снова. Мы знали, в каком государстве живем, и то, что от нас отцепились, уже было чудом.
Детей мы старались не погружать во все, хотя еще в августе 2020-го мы вместе ездили для молитвы на Ратушу после церкви, на улицах как раз были БЧБ-флаги, толпы людей, и дети все это видели. Мы объясняли, что в государстве часто законы не работают, что один человек не хочет, чтобы его кто-то сменил, и держится за власть. Дети, кстати, сами христианские символы рисовали, а красно-белые жалюзи у нас после того штрафа за них висели еще года два, пока в марте 2023-го не пришли из КГБ. Тогда как раз жена уехала к родственникам, а я был один с тремя детьми — они сами и дверь открыли. Выхожу, тут двое в кожаных куртках мне говорят: «Собирайтесь, поехали». Одних детей дома я оставлять отказался, а на допрос с ними меня забирать не хотели, поэтому удалось отсрочить поход туда.
Как я понимаю, ко мне были вопросы как «к неблагонадежному» после инцидента в Мачулищах. Просеивали всех по Минскому району, меня в КГБ проверяли на детекторе лжи. Показывали фото двух человек, спрашивали, знаю ли я их. Бегали по фамилиям и именам, все вокруг да около, но сами Мачулищи не упоминали. Было очень страшно и тяжело. Видно было, что сотруднику нужно было выяснить мою причастность. Еще он спрашивал, например, принимал ли я активное участие в массовых мероприятиях. А потом выходил выяснять у тех, кто приходил ко мне домой, есть ли ко мне еще какие-то претензии. Десять минут я сидел и думал, заберут меня после допроса или нет. Страшные десять минут.
Честно говоря, после похода в КГБ было большое искушение уехать, но я решил остаться — ждал какой-то знак от Бога, не был убежден, что время пришло. Помню, были похороны Алеся Пушкина. Я стоял у его тела и думал: «Может, пора? Я не хочу, чтобы и мои дети стояли так возле моего тела». Все мои родственники и знакомые регулярно говорили: «Куда ты лезешь? Что ты там все пишешь, куда-то ходишь? Успокойся и занимайся детьми». И жена говорила, и сейчас иногда попрекает меня немножко… Может, если бы прислушался, сейчас и жили бы спокойно в Беларуси.
Не знаю почему, но не мог просто так взять и жить обычной жизнью. С одной стороны, понимал ответственность перед семьей, а с другой — у меня есть ответственность перед Богом. Есть заповеди. Иисус говорил: «Вы пришли ко мне, когда я был в тюрьме. Одели меня, когда я был наг». Люди спрашивали: «Как?! Мы же тебя даже не видели». Он отвечал: «Одному из малых сих сделали, значит, сделали мне». Не знаю… Мне трудно объяснять свои мотивы. Наверное, я просто по-другому не мог, вот и все. Может, я опрометчиво поступил. Пускай даже сглупил — не уехал, когда вызвали на тот допрос год назад. Но благодаря этому мои дети смогли еще год побыть с родными и друзьями. А я еще какие-то добрые дела успел сделать. Это тоже дорогого стоит.
«Часто, не стесняясь, судьи даже не удаляются в комнату совещаний — просто оглашают распечатанный приговор»
Мельянец рассказывает, что в Беларуси поддерживал украинских беженцев, навещал тех, кому нужна была помощь. Писал письма политическим, пока человек не пропадал после перевода из СИЗО в колонию. А также ходил на суды, на которых, по его наблюдениям, последние пару лет уже почти не было активистов и волонтеров.
— Я думал, что могу еще сделать. Было очевидно, что хотя бы какое-то время побыть с человеком, показать свою солидарность, помолиться я могу только тогда, когда его привозят в суд. Часто, особенно в последнее время, я был в зале один, хотя иногда приходил кто-то из родственников. Как-то был у одного поэта, а как раз была Пасха. Я зашел в зал и громко ему говорю: «Христос Воскрес!» Он в ответ: «Воистину воскрес!» Я видел, как человек ободрился, как для него это много значило. А у Игоря Корнея (экс-журналист «Радыё Свабода», осужден на три года колонии. — Прим. ред.) я был один. Представьте: большой зал, Игорь в клетке, я и бэтэшные операторы, которые ушли до начала заседания.
Многие радуются, когда ты приходишь, но не все этого хотят. Некоторые дают понять, что тебе нужно уйти. И я понимаю почему. Потому что придется признаваться во всех несуществующих грехах, а при знакомом человеке это очень болезненно. Поэтому я часто ждал, пока прокурор зачитывает обвинение, чтобы показать человеку, что я сочувствую, я рядом, а потом, когда должно было начаться судилище, уходил.
Судьи прекрасно понимают, что происходит. Часто, не стесняясь, они в конце процесса даже не удаляются в комнату совещаний — просто достают бумажку с распечатанным приговором и оглашают. При этом заставляют людей соглашаться со всем, что там прокурор о них настрочил, раскаиваться в том, чего не было. А потом еще спрашивают: «А что же вы так поступили?!» Такое мозговыношение, хотя судья знает, что все сфабриковано. Это меня убивало: ну как так?! Хотите осудить — осудите. Зачем этот спектакль? Но судьи — больше статисты. Думаю, решение, сколько тебе дадут, принимает следователь и его кураторы.
«Кагэбэшник давил: „Я все на тебя нашел. Не подпишешь — приду к тебе домой с кувалдой и все разгромлю“»
Когда Сергий Мельянец ходил на суд к Игорю Корнею, была середина марта 2024-го. Тогда его и задержали. Мужчина говорит, что на входе в зал «тусовались несколько человек в штатском — ГУБОПиК наблюдал, кто придет поддержать подсудимого». Показал им паспорт на входе, а те, как он предполагает, проверили о нем информацию в интернете.
— Я показал Игорю знак, что молюсь за него, поставил на запись слова прокурора — этим потом были очень недовольны силовики. В сети они увидели, что я давал в 2021-м много интервью. А для них журналисты — иностранные шпионы, особенно если зарубежные, — говорит мужчина. — Со мной как раз после детектора лжи (речь о марте 2023-го. — Прим. ред.) связывалась журналистка, кажется, Би-би-си. Вот они нашли переписку с ней — и все: «Ты предал родину!» А еще увидели фотку, где я в 2017-м году в майке с «Погоней» держу бутылку «Лидского» кваса. Сразу: «О, наш клиент!» Меня вывели через служебный вход в наручниках, завезли во Фрунзенский РОВД. У них там есть кабинет № 15, видимо, под них зарезервированный. Очень удобно: завезли человека, побили, составили протокол — и в «обезьянник» (камера в РОВД. — Прим. ред.). Дергаться никуда не надо!
Так вот, меня поставили лбом к стене, полезли в телефон и очень обрадовались: «И за это можно закрыть, и за это!» Увидели, что я выложил протокол по поводу жалюзи: «О, ты опубличил данные милиционера — тебе кранты». Но сразу решили составить протокол за стихотворение в Instagram с картинкой «Пахне чабор». Я его подписал. Ну, говорю, ладно, по вашим законам я провел несанкционированное массовое мероприятие для подписчиков. Потом посыпались угрозы — мол, отсюда уже не выйдешь. Один из них был совсем неадекватный, говорит: «Ты знаешь, сколько отсюда трупов вынесли?» Подходит ко мне: «Что-то ты плохо стоишь на ласточке». И хрясь по ноге — я чуть на шпагат не сел.
Меня обвиняли в том, что ходил на суды и передавал данные «Вясне». Я объяснял, что хожу туда помолиться за людей и никакой секретной информации не сообщал, и вообще данные — открытые, в расписаниях судов есть фамилии судей, статьи. Но для них это было сотрудничеством с «экстремистско-террористической организацией». Они заставляли написать явку с повинной — знают же, что ты никуда от них не денешься. И после трех часов допроса, под давлением, я все подписал.
Первый раз дали 13 суток. Когда отсидел, меня уже ждал тот же губоповец и отвез на РОВД, сделал второй протокол. Я не хотел подписывать — тот подошел сзади и с размаху ударил меня ногой по бедру. Несколько дней я был то в ИВС, то в «обезьяннике». На онлайн-суде тоже не согласился с обвинениями. Тот же силовик отвел меня в кабинет и хорошенько побил. Судья мне выписала еще 12 суток.
И как раз дома у меня прошел обыск. Во время второй моей отсидки снова пришел следователь КГБ — он нашел на телефоне жены несколько фоток, как она стояла с Библией на улице, когда девчонки выходили (речь о женских цепях солидарности. — Прим. ред.). Сказал: если я не признаюсь в участии в протестах, посадят и Свету на Окрестина, дадут «уголовку», детей через десять дней у нас заберут. А моя деятельность осенью 2020-го на самом деле заключалась в том, что я ходил на Ратушу и молился с людьми! Кагэбэшник давил: «Я изучил твой кабинет и все на тебя нашел. Полы и стены в доме целые, но это пока. Не подпишешь — приду с кувалдой и все разгромлю».Они хотели раскручивать уголовную статью, но и вторые «сутки» сидеть было очень страшно. Я боялся, что Света уже тоже за решеткой и дети дома одни, что пошел отсчет тех самых десяти дней…
Когда кагэбэшник меня допрашивал, я спросил: «Слушайте, вам совсем не важно, что вы разрушаете многодетную семью? Вы же были у меня дома, видели моих детей». Ему плевать. Для них, если ты каким-то боком кажешься бэчебэшником — сделал репост, повесил наклейку на холодильнике или сделал наколку — ты уже не человек. Ты просто кукла для битья. Они могут делать с тобой что хотят, и за это им ничего не будет. Вот, например, у меня из кошелька украли деньги. Как это делается: во время составления протокола, перед тем, как тебя помещают в «обезьянник», составляют опись твоих вещей. Из нее я узнал, что у меня в кошельке, оказывается, было только пять рублей. Хотя утром положил туда 300, и была еще какая-то мелочь. Потом я не раз слышал, что у людей так же пропадали деньги.
— В камере политических было мало — в основном, алкоголики. Так миксуют задержанных специально. В ЦИП в БЧБ-камерах — большинство «контрольных» (политических), плюс бездомные и несколько любителей крепких напитков, — продолжает беларус. — По вечерам я предлагал всем помолиться, большинство соглашалось — было видно, как люди расположены к молитвам, потому что, когда попадаешь в такое место, надежды нет, кроме как на Бога. А по утрам всех выгоняли на осмотр в коридор. Надо было идти быстрым темпом, замешкался — ударят. Но одно дело, — алкоголики и дебоширы: они вышли спокойно в куртках, постояли и зашли. А мы — встал, руки за спину, вышел, к стене, глаза в пол, руки выворачиваешь запястьями наружу, широко расставляешь ноги. Шмон по всему телу, держишь нехитрые пожитки в целлофановом пакете или просто в руках.
Некоторых сомнительных товарищей помещали к нам «на перевоспитание» — таких ребят с криминальным прошлым. Через два дня они буквально умоляли коридорных перевести их обратно в «нормальные» камеры — то есть без политических. Потому что там нет такой скученности людей: на четыре места — шесть−семь человек, а у нас — 17−19. Можно спокойно лежать днем, а нас за это заставляли приседать или стоять. Мы как-то так два дня стояли, ложились ночью с отекшими ногами. Иногда лишали ложек и приходилось как-то есть руками. Зубы почти все время я протирал носком — так «чистил». Из-за бездомных в камерах — проблемы с клопами и вшами. Ну и ночные подъемы — один коридорный в маске нас шесть раз за ночь поднял. А в обычных камерах такого нет. Еще можно сидеть в куртках, с вещами, ездить на свалку работать, курить и «перевоспитываться».
То, что я пережил на Окрестина, стало апогеем стресса для меня. Ты понимаешь, что с тобой в любой момент могут сделать что угодно. Что маячит огромный срок, что нельзя будет увидеть ни детей, ни жену, подышать свежим воздухом. Думаешь: Господи, только на Тебя надежда. Я понимал, что, если каким-то чудом выйду и мы не уедем, придется переживать то же самое. А дальше могли поставить семью в социально опасное положение, следующий шаг — изъятие детей. Я могу только предполагать, что они бы предприняли в нашей ситуации. Думаю, по нам власти просто не дали конкретных указаний и была задача припугнуть. А если бы хотели, придумали бы, как доказать, что мы не благополучная семья, как сейчас делается.
«Я думал: зачем Бог меня поместил туда? И убеждался, что не напрасно пробыл в камере 25 дней»
После второго задержания и «суток» Мельянец не видел для себя вариантов и дальше оставаться в Минске. Как только вышел, семья уехала и сейчас «в более-менее безопасном месте» у друзей. Страну Сергий не называет.
— Друзья позаботились, чтобы у нас было место для жизни, сносные условия, у каждого кровать, а это главное, — говорит он. — Но, как я уже говорил, тут очень дорого. Буквально один поход в магазин, чтобы было всем что поесть, — 100 долларов. За неделю я потратил больше 500 долларов. Деньги, что мы взяли с собой, стремительно тают, а больших сбережений у нас не было.
Мы собираемся переезжать в Польшу, хотим найти какую-то стабильность. Думаем, как устроить детей в школу. Еще трудновато прикинуть, чем будем с женой заниматься на новом месте. Посмотрим, какие будут варианты по работе. Руки, голова на плечах у меня есть. Могу работать и на стройке, но я человек творческий, песни пишу, с людьми могу общаться, молиться. Хотелось бы заниматься и благотворительностью, помогать людям в какой-нибудь НГО, например. В Минске я же тоже старался что-то делать не для денег, а для души. Ну и мы с семьей проговариваем, что то, что у нас сейчас происходит, — всего лишь один эпизод в жизни. Как дальше сложится судьба, непонятно. Но, если будет возможность вернуться, мы, конечно, поедем в Беларусь.
Я думаю, почему все это с нами, со мной произошло. Как человек верующий предпочитаю спрашивать не «почему», а «зачем». Зачем Бог меня поместил туда, что он хотел от меня в этом месте? И много раз убеждался, что не напрасно пробыл в камере 25 дней. Если без ложной скромности: людям было бы хуже, если бы меня там не было. Я в камере отвечал за «религиозный канал» — рассказывал истории из Библии. Люди подходили, просили помолиться, сообщали новости о своей ситуации. Без Бога там было бы совсем плохо, особенно тем, кто уже по второму сроку и кто ждет «уголовку».
Я сам не знал, есть ли какая-то для меня надежда на освобождение, возвращение к семье. Но молился. И в какой-то момент заставил себя сказать, как сказал Иисус: «Господи, не моя воля, но Твоя. Ты сам знаешь, что лучше для меня и моей семьи. Я просто соглашаюсь с тем, как Ты решишь». А хотелось, конечно, молиться, чтобы Он делал так, как хочу я. И я очень благодарен Богу, что по Его плану у меня есть сейчас свобода. Почему считаю, что это чудо — что я сейчас на свободе, дышу свежим воздухом? Потому что таких, как я, не выпускают. Но Бог силен творить чудеса, и Он доказал это через мою историю. Ну, значит, будем дальше жить, служить.
Почему так много других хороших беларусов остаются за решеткой, я не знаю. У меня нет ответа на этот вопрос. Возможно, потому что в тех местах тоже нужен свет, нужны добрые люди. Возможно, просто Бог видел, что я слабый человек, а те, кого он оставил в тюрьмах, могут все это пережить. Каждому дается по силам.
Читайте также
