Для многих белорусов 2020-й был тяжелым и непредсказуемым годом, когда им пришлось поменять свою жизнь. Минчанка Юлия Матусевич тогда еще не знала, как круто все изменится у нее. Из-за своей позиции она потеряла работу в БГМУ, заступившись за студентов и успев побыть преподавателем там меньше года, выиграла грин-карту, уехала на собеседование по визе и больше не вернулась в страну. В США, где Юлия обосновалась с мужем, женщина работает сиделкой: любит своих пациентов, ценит отношение компании к сотрудникам и полностью довольна новым этапом жизни. Она поделилась с «Зеркалом» своей историей, рассказала об отличиях в подходах к работе в здравоохранении между нашими странами, заработке, расходах и адаптации к другому обществу.
«В библиотеке скучковались студенты, за столом в форме буквы П сидел ректорат, прокурор и еще кто-то»
Юлии Матусевич сейчас 42 года. Она окончила Слуцкое медучилище, потом Гродненский медуниверситет. С 2000 года девять лет работала медсестрой в госпитале в Боровлянах, после еще девять лет — в Минске главной медицинской сестрой в службе сестер милосердия Красного Креста. Она сертифицированный тренер Европейской ассоциации «Кинестетикс» (методика ухода за людьми, утратившими двигательные навыки, и их реабилитации. — Прим. ред.) и была специалистом по обучению уходу на дому, инструктором по оказанию первой помощи. После ухода из БОКК в 2018-м занималась реабилитацией людей после тяжелых травм.
— Я работала с пожилыми людьми всегда — и в госпитале, и в Красном Кресте, потом какое-то время консультировала как ИП. Мне нравится работать с ними, все мои пациенты в США сейчас старше 92 лет. У нас хорошая коммуникация, мы учим друг друга чему-то. Я им помогаю, ассистирую, а им нравится что-то мне показывать, делиться теми же рецептами, мы вместе готовим. Одна моя клиентка — бывшая преподавательница английского в школе. Мы с ней много разговариваем, и она исправляет мои ошибки. Она очень заинтересована, говорит: «Смотри, какой у тебя прогресс за год! Послушай, как ты уже разговариваешь!»
В США Юлия живет последние 14 месяцев. История с переездом началась осенью 2021-го, когда ее уволили из БГМУ. В начале 2020-го Матусевич пришла в университет как преподаватель-совместитель, обучала сестринскому уходу. Во втором семестре, который начался как раз после выборов, стала вести занятия по первой помощи.
В конце октября студенты устраивали «сидячую забастовку», Юлия их поддержала — и из БГМУ тут же «попросили».
— Ректорат решил, что студенты кому-то мешали, их вызвали на ковер. Ко мне на занятии пришли и сказали, что девочка из группы тоже должна явиться. Она очень расстроилась, и я сказала, что отпрошусь с другой работы и пойду с ней. Дети хорошие, хотелось их поддержать, — объясняет собеседница. — В библиотеке скучковались студенты, за столом в форме буквы П сидел ректорат, прокурор и еще кто-то. Обвинение на самом деле было какое-то тупое — якобы студенты сидели в больнице, мешали санитарно-эпидемиологическому режиму, и кто-то там жаловался. Но не предъявили ни одной докладной записки от главной медсестры, ни одной письменной жалобы. Но ладно больница, а в университете кому они мешали? Ректор сказал, что лично ему. Администрации не понравилось, что я высказалась об их поведении: «Это же некрасиво, неэтично — вы сидите за столами, а студенты стоят и слушают, как вы их отчитываете».
Потом мне позвонили, попросили приехать на работу и написать заявление по соглашению сторон. В своей работе я старалась учить студентов на практических примерах. Они решали задачи, с которыми я сама сталкивалась в работе. И после увольнения я собрала ребят, мы за день провели цикл по первой помощи. Это было сложно, не совсем правильно с точки зрения тренера, но у меня не было возможности собрать их малыми группами. А в обед заказали пиццу и так попрощались, — вспоминает Юлия.
Собеседница рассказывает, что после обстановка в стране заставила думать в сторону эмиграции. Медик не видела перспектив того, что ситуация изменится и можно будет дальше спокойно работать, развиваться. Были причины переживать, что и у ее двери могут появиться силовики.
— Забирали знакомых. Я помогала волонтерам под РУВД, там при мне за людьми приезжал ОМОН. Я смотрела, что террор усиливается, потом еще Рому Бондаренко убили. У нас флаг висел на окне — в какой-то момент я сказала мужу его снять. Я снималась в видеообращении медиков к власти, участвовала в выставке «Машина дышит, а я нет» (выставка в поддержку врачей, работавших в пандемию, открылась 30 марта 2021 года в Минске — на следующий день ее закрыли, а организаторов задержали. — Прим. ред.). И не то чтобы боялась, но это постоянный стресс, какая-то безвыходная ситуация. С работой становилось все сложнее — общественные организации закрывались, ИП ограничивались так, что заработаешь ровно столько, сколько тебе позволит власть. Эти красно-зеленые флаги, которые раздражали. Все стало похоже на кольцо, из которого не можешь вырваться, — бегаешь по кругу, а оно не останавливается. И никогда не остановится.
«Мы рады вас видеть в США, нам нужны такие люди»
Еще в октябре 2020 года Юлия с мужем отправили анкеты на грин-карту, а в мае 2021-го узнали, что выиграли. Семья понимала, что это не самый простой вариант эмиграции, но решилась на отъезд.
— Ничего не происходит просто так. Для себя я решила, что в Беларуси сделала все, что могла. Значит, я больше нужна другой стране, и мне дается шанс, там я смогу чему-то научиться, оттуда — гораздо проще поддержать других. Если ты нестабилен и неустойчив, не можешь никому помочь, в первую очередь надо начинать с себя, — говорит она. — Когда мы приехали на интервью в Варшаву, меня спросили, кем я работала и чем планирую заниматься, я ответила, что была медсестрой и хотела бы работать в этой сфере. Еще что-то спросили у мужа, а потом все: «Ваша виза одобрена, мы рады вас видеть в США, нам нужны такие люди». Домой мы уже не вернулись. Наше решение уезжать все поддержали. В Америке мы получили временный вид на жительство на десять лет с правом работы. И нам не надо постоянно думать, как продлевать визу в ЕС, не надо переезжать из страны в страну, как было у коллег — Украина или Грузия, потом Польша или Литва, дальше еще Германия; снова легализация, поиски работы, подтверждение дипломов, продление визы каждый год.
В США семья приехала с двумя чемоданами, двумя рюкзаками, котом и кейсом с гитарой, на которой играет муж Юлии. Пришлось все начинать с нуля. На первое время с собой у пары было 10 тысяч долларов — это накопления и деньги с продажи машины.
— Я поняла, что все, мы уехали, надо принимать решения. Боишься ты или нет, если хочешь жить, идешь вперед. Сначала мы жили в отелях, покупали постельное белье, посуду — вообще все. Снять квартиру, когда у тебя нет кредитной истории, непросто. Но я довольно быстро нашла работу, и мне там дали письмо, что я устроилась на полную ставку и будет такая-то зарплата. Это помогло. Так мы сняли сначала одну квартиру, потом вторую — на год. Пришлось заплатить сразу за первый и последний месяц, мы остались без денег.
Квартира сначала казалась такой пустой! Хотя всего 46 кв. м. Сейчас мы обживаемся, хотя и не покупаем ненужных вещей, но я теперь говорю мужу: «Боже, нам не хватает места!» (смеется) У нас есть свободный угол для кота, место для гитар, а для себя как-то и не хватает. Кстати, мы недавно заказали еще бас-гитару, и это так просто. В Беларуси инструмент невозможно купить за такие деньги, a здесь даже со всеми налогами обошлось дешевле, чем это было дома.
Устроилась сиделкой Юлия за считаные дни, как только получила разрешение на работу и выложила резюме — на следующий день пошли звонки. Медик рассказывает, что до отъезда ее пугало, что в новой стране придется заново нарабатывать репутацию, разбираться в системе. И чтобы быстрее адаптироваться, она шла именно к местным работодателям, а не искала русскоязычных.
— Я прошла собеседование в двух компаниях, выбрала вторую и через несколько дней уже пришла на вводный двухдневный тренинг. Потом сразу вышла на первые шестичасовые смены — на них ты ходишь как тень за основным работником, смотришь, что он делает, как заполняет документацию. А после у меня началась работа на ставку. Я постоянно нахожусь с пациентом у него дома, могу приготовить ему еду, сопроводить в город, если ему нужно в магазин или еще куда-то, осуществляю гигиену — почистить зубы, принять душ. Мою посуду, убираю ванную, туалет, кухню, спальню — мне это несложно, я хочу сама трудиться в чистоте и комфорте. Я очень довольна своей работой, я и в Беларуси работала сиделкой и не считала, что это что-то плохое. Ты находишься с людьми, создаешь оптимальные условия для них, делаешь хорошее дело.
В октябре 2022-го я устроилась, а в марте стала лучшим работником в компании (у нас больше 200 человек). Пару месяцев назад руководство позвонило, спросило, не буду ли я против, если отправят меня на конкурс лучшего работника среди офисов в США. Теперь жду результаты. Но даже номинация — это очень много, потому что ты показал свою работу, ее признают важной и нужной.
С языковым барьером после переезда пара смогла справиться. Юлия говорит, что еще в годы учебы у нее был хороший медицинский английский. Потом, работая в Красном Кресте, она два года ходила на курсы для специалистов с высшим образованием в минском инязе. У супруга тоже был хороший письменный английский.
— Конечно, если язык не практикуешь, быстро забываешь. Мы с мужем в Беларуси постоянно смотрели фильмы на английском, поэтому понимание речи у меня есть, но говорю я с ошибками. Поэтому, приехав, я и пошла работать именно в американскую компанию. Хочешь быстро поднять уровень — нужно окунуться в среду и постоянно говорить. Я еще переживала, как буду общаться с пациентами, но помогает та же специфика работы с пожилыми: ты должен говорить медленно, простыми фразами, четко и ясно. И это работает. А если я чего-то не знаю, прошу их подсказать, и они всегда так рады! И я рада (смеется). Некоторые родственники сначала с опаской относились, а потом: «Ой, можно Юля к нам будет больше часов приходить?» И они готовы оплачивать дополнительное время. Я работаю на ставку, но «овертайм» — переработка — ложится на заказчика, счет компания выставляет семьям пациентов.
«Как-то зимой было очень холодно — мне запретили брать такси или ехать на автобусе, чтобы я не замерзла. Тут на медсестер смотрят как на богов»
Белоруска, поработав в американской системе здравоохранения, заметила много отличий в подходе к возрастным пациентам, которым нужен уход или паллиативная помощь. Она говорит, что отличаются и условия в учреждениях, и обеспечение таких клиентов на дому.
— В том же реабилитационном центре, например, четкие правила насчет удерживания пациентов. У нас как — перегородка на кровать или накачают человека препаратом, чтобы он не шлялся нигде. Тут нет такого. Кровать опускаешь в самое низкое положение, стелешь маты на пол, и если человек хочет идти, ты должна ему помочь. Не можешь сама — зовешь персонал. Это его право на перемещение, вот и все.
В хосписе я не видела ни разу врача — консультируют, назначения делают тоже медсестры. Работает команда. Отдельный человек чистит зубы пациенту, отдельно — работник, который ему помогает. Если он дома под опекой хосписа, такой работник приедет и поможет ему принять душ. Родственники не покупают подгузники, трусы, салфетки, судно, инвалидное кресло, специальную кровать с электроприводом, чтобы менять положение, кресла для туалета и душа — это все привозит хоспис. Кислород нужен? Хорошо, привезут кислородный концентратор.
За годы практики Юлия научилась принимать, что некоторые пациенты со временем умирают из-за возраста или болезни. Только за этот год женщина потеряла шестерых пациентов, одной из них было 103 года. В таких случаях, говорит она, есть поддержка от коллег.
— И ты никогда не будешь к этому готов, но просто принимаешь это как данность. Мне очень помогло дополнительное обучение тут на работе, и медсестры из хосписа спрашивали: «Как ты, справляешься? Тебе нужна помощь?» Я хожу в бассейн, много гуляю пешком. Еще здесь как-то после смерти пациента ходила на семейное мероприятие, как наши 40 дней. Это у них celebration of life (праздник жизни. — Прим. ред.). Не грустное мероприятие, где все плачут, — тут собираются разные люди, знакомые умершего, рассказывают, как они познакомились, каким хорошим он был, вспоминают истории о нем. И ты понимаешь, что человек действительно прожил хорошую жизнь, у него великолепные дети, внуки, он оставил после себя какой-то след. Это тоже мне помогло.
— Понимаешь, что это такая цикличность жизни, что мы все умрем когда-то. Только все умирают по-разному. И когда я сопровождаю человека в процессе умирания, знаю, что могу помочь уменьшить боль, потому что считаю, что человек не должен ее испытывать в конце жизни — ему должно быть комфортно. Помимо «накормлен-напоен», он должен быть в чистоте, без лишних запахов. Безболезненно уходить, с хорошими воспоминаниями — чтобы у него была улыбка на лице. И мне от этого легче — я сопровождаю человека и его близких в этом переходе в другую жизнь, куда угодно. Здесь, кстати, даже в хосписах используют такую формулировку — у пациента начался процесс перехода.
При этом медперсонал понимает, что человеку остались дни или часы жизни, говорит Юлия. Тогда сотрудники больше следят за состоянием умирающего человека.
— Мы обращаем внимание на гигиену, дыхание, даем воду или смачиваем губы, переворачиваем, чтобы ему было комфортно, все равно чистим зубы, можем давать препараты. У меня недавно пациентка не хотела принимать морфий — боялась, что ей будет плохо: «У меня начинается процесс умирания». И я просто сидела рядом и объясняла: «Да, я понимаю, что это происходит, но это не значит, что вы должны умирать в боли. Это делается для вашего комфорта. У вас не так много времени осталось, чтобы тратить его на страдания и боль». И она согласилась, поняла, что так ей комфортнее.
Юлия пока еще удивляется и отличиям в отношении американских работодателей и белорусских к своим сотрудникам, разнице в системе и подходах к работе медиков.
— Я как тренер «Кинестетикс» знаю биомеханику, как поднимать тех же лежачих людей, умею это делать. Но здесь по технике безопасности мне запрещено это делать одной, если пациент весит больше определенной планки. Или ту же сумку, если она тяжелее 10 кг. Когда я подрабатывала в больнице, звала сотрудников отделения. Перчатки, маски, спонжи, чтобы смочить или почистить рот человеку, антисептик — всем обеспечивает компания. «Что еще вам нужно, чтобы было комфортно?» — вот так тут работает. Тебя тут ценят, уважают. Мне очень нравится система обучения — как сиделка я должна пройти в год 12 часов курса. Не надо никаких взносов на профсоюз или Красный Крест. Мы взяли под опеку где-то 20 пожилых людей, и сотрудникам предложили купить для них что-нибудь из списка, чтобы собрать продуктовые наборы. Но никто не заставляет и никто не упрекнет, если ты не захочешь. Ты чувствуешь себя человеком.
Как-то тут зимой было очень холодно по меркам американцев, а у меня смена с 7 и до 13 часов. Так вот мне запретили брать такси или ехать на автобусе, чтобы я не замерзла. Менеджер из офиса привезла меня на работу, а завозить меня домой приехал директор. Потому что «Юля, ты без машины, мы не хотим, чтобы ты замерзла». И это нормально. Говорю: «Я не распечатала документы, потому что у меня нет принтера». Они: «Юля, ты в любое время можешь поработать в офисе, распечатать все, что надо. Если у тебя возникает проблема, знай, что ты всегда можешь позвонить, прийти». Работа полностью оплачивает мне и мужу стоматологическую страховку, страховку по зрению и телемедицину (связь с врачом онлайн. — Прим. ред.), а еще половину стоимости, если я иду на прием, обращаюсь за неотложной помощью или сдаю анализы.
Матусевич говорит, что в США более уважительно относятся к медсестрам и сиделкам, к системе обучения среднего медперсонала. Женщина сама занималась подбором кадров в Беларуси и говорит, что с сиделками в нашей стране много проблем из-за недостатка профильного образования.
— Сиделкой у нас может работать и жук и жаба: «Я ухаживала за мамой». Да, но у тебя нет дополнительного образования, ты не знаешь, как поднять человека с кровати, какие могут быть диеты, как осуществлять гигиену, надеть подгузник. Некоторые говорят: я же медсестра. Но уход — это другая квалификация. Здесь это вообще называется caregiver (от слов care — забота, уход, give — давать. — Прим. ред.). А у нас сиделка — от слова посидеть? Я не сижу — я занимаюсь уходом, обеспечиваю комфорт человека. Когда я еду в такси и водители узнают, кем я работаю, говорят: «О, спасибо за вашу работу! Она сложная, вы молодец!» Родственники благодарят: «Мы даже не знаем, как справились бы без вас». Они понимают, насколько это тяжелый труд.
А на медсестер тут как на богов смотрят, у них шире обязанности. Именно медсестра работает с пациентом, она его знает лучше, решает немало вопросов, без которых врач не сможет многое сделать. Он назначил препарат, но как дала его медсестра, как выполнила манипуляцию, как ухаживает за пациентом — от этого зависит выздоровление и результат. У нас нет этого в системе обучения. Отношение, как будто медсестра — это никто.
«Мы с мужем в прошлом году, как посчитало государство, мало заработали — нам вернули все налоги»
Сейчас зарплата белоруски — $ 20 в час до вычета налогов. В штате Колорадо, где они с мужем сейчас живут, минимальная — на уровне $ 13,5. Юлия берет больше часов, чем ее ставка, но в целом финансово им сейчас комфортно.
— Мы с мужем в прошлом году, как посчитало государство, мало заработали — нам вернули все налоги. Страховка на двоих стоит $ 950 в месяц, а раз ты мало заработал, платишь $ 140, остальное — дотация от штата. Это конкретная помощь. И это приятно — когда о тебе государство как-то да заботится. За аренду квартиры мы платим $ 1350, электричество — $ 20 в месяц, мобильная связь и интернет на оба телефона — еще $ 140. Недавно взяли машину в лизинг на три года — электрический Nissan 2023-го. Будем платить $ 410 ежемесячно, первоначальный взнос — $ 1500.
В этом году мы уже зарабатываем средне, но на работе есть бонусы. Вот за то, что меня номинировали на конкурс, дали $ 200. Стала лучшим работником месяца — еще 200. Ко Дню благодарения — тоже бонус.
Юлия говорит, что поначалу местные цены казались высокими. Так было, пока по старой привычке переводили в белорусские рубли, мерили по прежним зарплатам. Позже пара поняла, что может себе позволить покупать все нужные продукты, одежду, технику, делать накопления.
— Самый сложный период был до первых моих зарплат (муж нашел работу позже), когда закончились деньги, с которыми мы переехали. Да, первое время я работала иногда по 100 часов в неделю. В прошлом году с 26 октября по 31 декабря заработала $ 12 тысяч, и это помогло — мы купили кровать, матрас. Но было правда тяжело. Как муж устроился, стало намного проще, и к весне как-то выровнялось.
В Беларуси деньги зарабатываются очень сложно, и, когда приезжаешь, ты сравниваешь с жизнью там. Когда начинаешь зарабатывать тут, думаешь: «Это дорого, но в принципе нормально». Вот я приехала сюда со старым компьютером, а сейчас для учебы и работы мы купили новый, MacBook Pro. Он стоит $ 3000, я оформила его в рассрочку в Apple, вместе с гарантией каждый месяц списывается с карточки около $ 300, но цена при этом такая же, как если бы я купила сразу за наличку. И мне еще на карту вернули кешбэк $ 100.
Мы знаем, где покупать хорошую одежду дешевле. Например, я взяла себе дизайнерское шерстяное пальто за $ 100, кроссовки Nike за $ 40, ботинки Columbia на зиму — $ 50. На лето в прошлом году — две пары босоножек, в конце весны заказала две пары кроссовок. В Беларуси у тебя нет такого, чтобы ты мог спокойно купить обувь, одежду, технику, из-за санкций с теми же машинами тоже беда. Или ты можешь себе позволить, но это стоит намного дороже, как тот же ноутбук. Там некоторые месяц работают за $ 200. Но и я здесь все еще беру больше часов — на ставку получала бы меньше, а так мы можем еще помогать близким, донатить, копить, чтобы была какая-то подушка безопасности.
Юлия поддерживает белорусских коллег и просит белорусов поучаствовать в сборе BYSOL для медиков, пострадавших от репрессий и налаживающих жизнь в новой стране. Те, у кого есть такая возможность, могут сделать это по ссылке.
Сейчас пара откладывает деньги на учебу в США. Юлия говорит, что продолжает смотреть на цены в магазинах, хотя они с мужем покупают себе хорошие продукты, и в холодильнике не бывает пусто.
— Я знаю, где что купить дешевле, и американцы, кстати, тоже много экономят. Например, сдают вещи на благотворительность — и просят оформить бумагу, чтобы им в следующем году списали налоги. И это нормально. Они тоже ищут в магазинах акции. Но я питаюсь тут лучше, чем в Беларуси. Качество продуктов (наверное, кроме курицы и индейки) гораздо выше. Мы и дома ели много фруктов, но тут, например, сегодня у нас в холодильнике есть виноград, груши, яблоки, хурма, апельсины, грейпфрут, киви, ананас, дыня и арбуз. И еще вишня замороженная! (смеется) Мы стали чаще есть говядину, покупать тот же стейк, лосось. Балованные мы стали (смеется). Кот наш оборзел — у него аллергия на курицу, поэтому он ест только мокрый корм и консервы, причем, например, тунец с лососем в бульоне или с креветками, ну и кусковую смесь океанической рыбы. И ему очень нравится сушеная рыбка типа анчоусов для животных. Вот так наш кот живет здесь. Правда, ветеринарные услуги тут дороже — только визит стоит $ 80.
«Первые месяцы было сложно, но сейчас думаешь: возвращаться — а на каких условиях?»
Сейчас Юлия усиленно учит английский, чтобы пойти учиться на медсестру и трудиться в этой сфере. Пока работа сиделкой помогает ей лучше узнать, как функционирует система оказания медицинской и социальной помощи. Жизнь в Америке для нее тоже стала привычнее.
— Сначала все непонятно. Цены в витринах одни, на кассе — выше, потому что добавляются налоги. Яйца тут продаются дюжинами — 12, 18 штук. Молоко — галлонами, а это почти четыре литра! (смеется) Найти меньше можно, но будет дороже. Пиво — упаковками, только некоторые сорта в маленькой банке. Зато они — по 0,33, ты не напиваешься. Постепенно нашли хлеб, который нам нравится, я нашла магазины, где могу купить то, чего в американских нет, хотя я туда только, наверное, за солеными огурцами и какой-то колбасой, творогом и езжу.
Есть разница в системе времени, но я могу спокойно жить по 24 часам в сутки, а не по 12, как у них. К их температуре — фаренгейтам — так и не привыкла, все равно ориентируюсь по Цельсию. Маршруты автобусов тут очень длинные, но многие люди не ездят на них или садятся, чтобы доехать до парковки в отдаленных местах, где поставили машину (в центре она дорогая). А мне очень нравится: часто в автобусе едем я и водитель. Хотя как-то на другом маршруте как раз увидела, как продают наркотики, но такое было один раз. Да, здесь много бездомных, они кучкуются — их периодически разгоняют, потому что они разбивают целые палаточные городки, воруют и разбирают велосипеды. Но у нас в Беларуси тоже много бездомных, просто люди их не видят. Я узнала, сколько их на самом деле, когда работала в Красном Кресте.
Юлия говорит, что долго привыкала к открытости и коммуникабельности американцев, к местным правилам жизни и свободе самовыражения.
— Думаешь: почему человек мне улыбнулся? Женщина в магазине подходит: «Извините, мне так нравится ваш рюкзак! Где вы его купили?» Летом иду по улице, прохожая улыбается: «Вы так хорошо выглядите!» Сначала удивляешься, но через время уже думаешь: «Почему он мне не улыбнулся — что-то не так?» При этом, например, в бассейне, куда я хожу, нельзя просто прийти и прыгнуть в воду. Нужно спросить у людей, не против ли они, что ты разделишь с ними дорожку, по какой стороне мы будем плавать. И это приятно — ты показываешь, что уважаешь пространство других.
Когда я рассказываю, что я из Беларуси и что у нас происходит, слышу: «Юля, как хорошо, что ты уехала и здесь с нами!» Я ни разу не сталкивалась с негативом из-за того, что наша страна поддерживает Россию в войне. Говорю: «Я уехала и не поддерживаю это, у нас столько человек посадили, когда началась война, у нас есть партизаны. Не все люди это поддерживают». Когда мы повесили бело-красно-белый флаг на окно, я сказала об этом соседям, они говорят: «Ты в США, в своей квартире вешай что хочешь! Ты имеешь на это право».
Белоруска рассказывает, что скучает сейчас только по возможности видеться с родными и друзьями. Ее позиция по поводу возвращения домой поменялась, хотя еще год назад она считала, что точно когда-то вернется.
— Сейчас я уже не знаю. В Беларуси мы выживали. Здесь мы учимся жить, эта разница чувствуется. Первые месяцы было сложно, но сейчас, когда ты уже понимаешь, знаешь и умеешь больше, думаешь: возвращаться — а на каких условиях? Рыба ищет, где глубже, человек — где лучше. Мне уже не 20 и не 30, я хочу получать удовольствие от жизни. Это как и с работой. В Беларуси была проблема после увольнения — в госструктуру и сам не хочешь идти, потому что не готов плясать под эту дудку, делать то, что говорят, и быть идиотом. В некоторые общественные организации я тоже не готова была идти на худшие условия, потому что думаю о себе и своем здоровье, в том числе ментальном, — говорит Юлия. — Поэтому, возможно, я и готова вернуться. Смотря какие условия будут. Но вернуться, чтобы выживать, — нет, не поеду.
Читайте также
