Последние лет восемь Диана жила в Москве, но после выборов-2020 ее настолько задело насилие со стороны силовиков, что несколько раз она приезжала в Минск на мирные акции. Когда протест затих, девушка вернулась к привычной жизни и не собиралась в Беларусь, но закончился срок действия паспорта. Случилось это в мае 2023-го. Диана поехала за новым документом — и спустя 2,5 месяца его получила. А с ним три года «домашней химии» и ситуацию, перевернувшую ее жизнь. Историю Дианы рассказывает блог «Люди». Мы перепечатываем этот текст.
BYSOL проводит сбор для Дианы, поддержать ее и помочь получить новую профессию вы можете по ссылке.
«Чувствовала, что не могу оставаться в стороне. Мое сердце разрывалось»
Сейчас Диана находится в Европе, но в какой стране, не говорит. Сюда ее эвакуировали после того, как суд приговорил девушку к трем годам «домашней химии». После отъезда она вышла замуж. Ее любимый человек подрабатывает на стройке, сама Диана приводит в порядок здоровье.
— Пока была за решеткой, у меня обострился гастрит, случилось воспаление яичников, что с почками, пока не знаю. Стали расти нехорошие родинки. Врач отправил к хирургу, тот сказал, нужно удалять, — перечисляет девушка, с какими проблемами столкнулась после двух месяцев в изоляторах, тюрьме и СИЗО. — Пять дней пью антидепрессанты с транквилизаторами. Сегодня мне нормально. До этого постоянно снились кошмары, что меня снова задерживают.
Как жить и что делать в новой стране, Диана не представляет. Признается, она в растерянности, депрессии и тревоге, но о том, что пережила этим летом, рассказывает иронизируя и шутя.
— Если я буду над этим плакать, с ума сойду, — объясняет она. — Но на самом деле это жесть.
Диана из Минска. Она человек яркий. С татуировками, пирсингом и большими карими глазами. Девушке 29, за плечами у нее Белорусский университет культуры и искусств и диплом, в котором написано «культуролог-менеджер международных культурных связей». После вуза, рассказывает, даже не настраивалась искать работу по специальности. Пробовала найти вакансию в общепите, но, как только потенциальные работодатели видели ее пирсинг, общаться с ней им «становилось неинтересно». В 2015-м Диана переехала в Москву. Там нанимателей больше интересовало, что ты можешь и знаешь.
— Сразу устроилась ночным заготовщиком в кафе. Параллельно искала работу продавцом интимных товаров. Меня интересовала эта тема, и я хотела работать в секс-шопе. У меня не было практики и знаний, но было капец какое желание. И я нашла подходящее место, — эмоционально описывает тот период в жизни собеседница. — Я настолько была захвачена этой темой, что, несмотря на мою внешность и отсутствие опыта, меня взяли в штат. В итоге у меня все клево получалось, и я проработала в индустрии товаров для взрослых шесть лет.
В это же время случился и август 2020-го.
— О протестах в Минске я узнала из новостей. Новости эти были чудовищны. Меня не столько триггернула очередная вульгарная фальсификация, сколько беспрецедентный уровень насилия по отношению к мирным протестующим. Я чувствовала, что не могу оставаться в стороне. Мое сердце разрывалось, — вспоминает собеседница. — Чтобы хоть что-то сделать, я ходила с плакатом к белорусскому посольству в Москве. Хотелось привлечь внимание СМИ, общественности к тому, что происходит в Беларуси, и хоть как-то помочь.
Как только появилась возможность, Диана взяла отпуск и рванула в Беларусь. Пока люди выходили на марши, она приезжала в Минск три раза. Проводила в городе около недели, ходила на мирные акции. Фото яркой девушки с плакатом попало во многие СМИ. В День Воли в 2021-м она тоже была в Минске. Думала, «вот-вот что-то будет, возродятся большие марши».
— Но этого не случилось. Все ходили спокойные, улыбались, довольные. В этот момент я поняла: все, протест изжил себя, — говорит девушка. — Я вернулась в Москву. От произошедшего, массы насилия, обиды за то, что происходило в моей стране, «колпак» у меня тек. Особенно первое время. Потом совсем все затихло, и жизнь моя круто повернулась. Я встретила любимого человека, он теперь мой муж, и близких по духу людей. У меня была классная работа — я устроилась в магазин товаров для курения и начала свое маленькое дело. Все шло замечательно, и впервые в жизни я почувствовала себя счастливой.
О том, что из-за участия в акциях ей может быть небезопасно находиться в России, не думала.
— Сейчас понимаю, насколько это было наивно, — признается она. — Хотя Москва — огромный город. И русским милиционерам, что, делать нефиг — искать какую-то… Кто я? Я же не Тихановская. Я просто девочка с плакатом.
«Я даже в милицию позвонила, сообщила: „У меня ломают дверь“»
В июне 2023-го у Дианы заканчивался срок действия паспорта. Где-то за месяц до этого с мыслями, что нужно ехать в Минск на замену, а там опасно, ее стала накрывать тревога. «Все будет хорошо», — успокаивала себя девушка, ведь «до этого не было никаких звоночков». На акциях ее не задерживали, «административок» и «уголовок» на ней не «висит», да и все эти годы силовики на нее не выходили.
— Весь май я делилась переживаниями с друзьями, говорила: «А мало ли меня там ждут?» Знаете, как чуйка какая-то? Но в итоге решила, мне нужен паспорт, — говорит собеседница и объясняет, что подтолкнуло ее на такой шаг. — В Украине война, я жила в России, непонятно, что тут будет происходить. Нужно иметь возможность куда-то уехать. Да и вообще надо, чтобы документы были. Российские я получать не хотела, хотя могла, поэтому поехала.
На календаре было 29 мая 2023 года. На белорусско-российской границе еще действовал пограничный контроль. Диана прошла его без проблем — и выдохнула: «Проскочила». В тот же день она сдала паспорт на замену, а на следующий день началось.
— Я осталась у бабушки. Утром она говорит: «Пойду сделаю тебе ключи, чтобы ты могла заходить домой». Она ушла, я еще в постельке лежу, смотрю телевизор. Минут через 15 начинают стучать в дверь, подхожу посмотреть, вижу какие-то оранжевые одежды, решила, это коммунальщики, и открывать не стала. Я же не у себя дома, бабушки нет — что я им скажу? Они продолжили стучать, подумала: «Нифига они настойчивые». И тут они начинают жестко долбить в дверь и кричать: «Открывай», — сейчас уже с иронией пытается описать тот сюрреалистический момент Диана. — Я не понимала, что происходит. Перепугалась до жути. Я на пятом этаже, балкона нет, чувствовала себя загнанным зверем. Мое сознание говорило: «Это какая-то ошибка, со мной такого не может быть». Я даже в милицию позвонила, сообщила: «У меня ломают дверь». Они ответили: «Мы никого не посылали».
В этот же момент Диана осознала, что она голая. «Кое-как» натянула на себя трусы, большую бабушкину ночнушку в цветочек, схватила перцовый баллончик, который носила в Москве для защиты, и заперлась в ванной. Говорит, когда очень страшно, хочется закрыться в маленьком помещении, «чтобы хотя бы контролировать, как к тебе будут подходить».
— По звуку слышу, входную дверь выломали. Быстро после этого сломали дверь в ванной — и тут я вижу лицо человека в балаклаве, и на меня наставлен ствол, впервые в жизни. Я охренела, — продолжает девушка. — Один из них накинул себе на голову тряпку, видимо, на случай, если я брызну. В тот момент я уже поняла, что происходит. Я не стала сопротивляться, он выбил у меня баллон. Тут же меня скрутили, вытащили из ванной, надели «браслеты». Начали тягать в комнате по ковру, тыкать лицом в пол, кричать, оскорблять, что я сука, тварь, наркоманка. Они не представились. Как я позже поняла, задерживал меня ГУБОПиК — самые «интеллигентные» силовики Беларуси, это всем известно. Там порожняк лился просто колоссальный. И тут я осознаю, их четверо, я практически без одежды, в наручниках, рожей в пол. В общем, свое состояние в тот момент я бы описала как крайне эмоционально-возбужденное.
По словам Дианы, силовики «жестко заковали ее в наручники, закрутили», но не били. Когда спросили: «Где телефон?», девушка ответила: «Ничего не дам», потому что считала, то, «что они делают, незаконно».
— Тогда этот, который меня крутил, второму говорит: «Давай пакет, я у нее все узнаю». Думаю, п****ц, я попала в новости, которые меня так будоражили, — эмоционально вспоминает девушка. — И [тут] они видят телефон. Он у них под носом лежал. Пакетом они ничего не делали. Мне даже им не угрожали.
— Они показали картинку с моей страницы во «ВКонтакте», которую я выложила четыре года назад, когда находилась в России. На ней моя маленькая кошка. Она зевает, открыла рот, вытянула лапку, на которую мы ей приделали свастику. «Надели» на нее шапку, поставили на трибуну. Якобы кошка вещает. Получилась антифашистская картинка, которая высмеивала эту идеологию. Силовики же показывали мне это изображение и на полном серьезе говорили: «Ты фашистка, ты фашизм пропагандируешь», — передает тот разговор Диана. — Позже, когда в коридоре я доставала шнурки из кроссовок (девушке сказали, что они не понадобятся. — Прим. ред.), они показали мои фото с акций протеста. Эти снимки завирусились, многие издания их использовали. Сказали: «За это ты пойдешь в тюрьму». Возможно, говорили, что я задержана по статье 342 УК за активное участие в действиях, грубо нарушающих общественный порядок. Я не помню, тогда это было или позже.
По словам Дианы, она надела то, что что было под рукой, — лосины и топ. Говорит, хотела взять кофту, но ей сказали: «Пошли, хватит». Из вещей разрешили взять только трусы и таблетки.
«Какие кураторы? Я обычная белоруска, которая охренела от того, что происходит, и приехала»
Перед выходом из квартиры Диана заплакала. С ужасом представила, что будет с пожилой бабушкой, когда она вернется домой, увидит, что дверь выломана, а внучки нет. Девушка попросила ее предупредить. Один из силовиков согласился и позвонил. О чем они говорили, собеседница уже не помнит, в этот момент она услышала, как бабушка поднимается на свой этаж.
— Меня выводят в наручниках. С бабушкой мы встречаемся на лестничной клетке. Я не нашла, что ей сказать, она тоже. Просто друг на друга посмотрели, и меня стали толкать дальше по лестнице, — описывает ситуацию Диана. — Позже один из следователей, который занимался моим делом, сказал ей, что меня посадят на 12 лет. Понимаю, вы мне мстите, но бабушке зачем? Ей 76 лет, у нее больное сердце, зачем ей такое говорить?
По словам Дианы, в микроавтобусе ее посадили на пол, направили камеру в лицо и стали допрашивать. В здании ГУБОПиК допрос продолжился. Кабинет, где с девушкой общались, был довольно маленький.Она сидела лицом к стене, а силовики, которые задавали вопросы, сзади. Сказали, если в телефоне не найдут никаких кураторов, то «отсидишь сутки и пойдешь домой».
— Какие кураторы? Я обычная белоруска, которая охренела от того, что происходит, и приехала [в Минск], — объясняет девушка, почему ходила на акции, и описывает, как с ней обращались силовики. — Приводили других сотрудников посмотреть на меня, как на обезьянку. Говорили: «бэчебэшница», «что тебе было надо?» и что меня ждет три года «химии».
Затем, по словам девушки, ее отвезли в РУВД, где записали покаянное видео, на котором она с пятой попытки все-таки повторила то, что от нее требовали.
— Потом меня отвели в грязный, темный туалет. Здесь женщина меня раздела догола, заставила присесть, — вспоминает собеседница. — Затем меня отправили в «обезьянник». Это большая камера, где все из бетона и очень холодно. Там была одна девушка, политическая. До того как я туда попала, я просила позвонить родным, сказать, где я, попросить передать одежду, контейнеры для линз. На это мне отвечали: «Не положено».
В «обезьяннике» Диана провела около суток: судили ее по скайпу. Лица человека, который вел процесс она не видела, «камера его ноутбука была направлена на стену, где висел герб Беларуси», слышала судью она тоже плохо. Девушку наказали «за распространение нацистской символики» и дали восемь суток.
— Хотя я объясняла, что [картинка с кошкой] — это антинацистская символика, — подчеркивает собеседница.
Следующую неделю Диана провела в ЦИП на Окрестина. Здесь, примерно через два дня после задержания, она впервые поела.
«Иногда получалось спрятаться под кровать и порыдать в стеночку, чтобы других это не касалось»
В двухместную камеру изолятора Диана «заехала» 19-й, но уточняет, в этот же день двух девушек освободили. Почти все здесь были политические — и молодые, и те, кому за 60. Не обошлось и без известной бездомной Аллы Ильиничны. По тому, что поняла собеседница, многих отправили на «сутки» за неподчинение милиции, хотя в реальности к кому-то пришли за распространение «экстремистских» материалов, лайки, сердечки не того цвета.
Свет в камере не выключали. В два и четыре ночи в дверь стучали. Нужно было встать, назвать имя и фамилию. Постельное белье и матрасы не выдавали, в душ не водили, из передач разрешали только медицинские, в них лекарства, тампоны, туалетная бумага. Тут же близкие передали Диане контейнеры для линз. До этого в ЦИП врач выдала ей две крышки от бутылок, налила туда физраствор. Так девушка и спасалась.
Щеток в изоляторе не было, пасту «кто-то пронес», поэтому зубы чистили ваткой. Углем очищали очень хлорированную воду из-под крана. Сменные трусы, которые Диана захватила из дома, в камеру взять не дали. Белье женщины стирали в мусорном ведре.
— В камере помещались плохо. Пройтись, размяться, невозможно. Иногда мне удавалось отвоевать немножко места, чтобы сделать минимальную зарядку: ногами не помашешь, но присесть можно. Спать получалось только на боку, — описывает девушка обстановку в помещении и говорит, что сокамерницы старались поддерживать друг друга. — Чтобы не сойти с ума, играли и каждый вечер искали три приятные вещи, произошедшие за сутки. Например, каша сегодня была теплая, доктор дал нужные лекарства. Или с нами сидела преподавательница культурологии, она иногда читала интересные лекции.
Днем в камере было очень жарко: окно закрыто, кормушку «нужно выпрашивать, чтобы открыли». Ночью включали вытяжку, и становилось холодно. Треть помещения занимал туалет — «простая дыра», слив работал плохо. Если кто-то идет «по делам», «в помещении пахнет человеческими испражнениями».
— На пятый день все абсолютно заболевают — температура, насморк, кашель и плохое самочувствие, — перечисляет Диана. — Эмоциональное состояние — это невероятный микс чувств. Не понимаешь, отпустят ли тебя. Надеешься, что да, но, общаясь с девочками, понимаешь: впереди, скорее всего, «уголовка». Мне кажется, в этот период люди проходят все стадии умирания. Сначала долгое отрицание, ты не можешь поверить, что это происходит с тобой. Потом думаешь, сейчас проснусь. Я даже щипала себя, надеялась, это сон. Это все ужасно, а самое хреновое, что там ты даже не можешь забиться куда-то и поплакать. Иногда получалось спрятаться под кровать и порыдать в стеночку, чтобы других это не касалось.
«Из РУВД повезли в больницу его вырезать»
Через восемь суток Диану отпустили, но ненадолго. Из камеры она спустилась к складу, чтобы забрать вещи, там ее уже ждал следователь. На девушку надели наручники, отвели в машину, сообщили, что ее обвиняют по части 1 статьи 342 УК, и перевезли из ЦИП в ИВС.
— Здесь мне дали постановление, где была написана статья. Я его просматриваю, в нем не моя фамилия, даже не женская. Спрашиваю: «Это нормально? У вас он один на всех?» — вспоминает тот разговор Диана. — «Нет, у нас для всех отдельный», — отвечает следователь. Вычеркивает ту фамилию и пишет мою. Затем меня отвели в камеру, где до первого допроса я просидела дней пять. Сидела и не понимала, что происходит.
Условия в камере были плюс-минус такие же, как в ЦИП. Только помещение просторнее, людей поменьше. Горячая вода отсутствовала. Возможно, из-за сезонного отключения. Днем в камере жарко, ночью холодно. Сюда уже Диане разрешили взять запасные трусы, которые она захватила из дома, и сокамерницы поделились с ней теплой кофтой.
— Практически все в камере были политические: те, кто уже находился под «уголовкой», или те, кто нарушил режим «домашней химии», — описывает обстановку собеседница. — Атмосфера внутри сложилась не такая, как в ЦИП. Почему? Там сидят сутки и понимают, что выйдут, а здесь все осознавали: дальше тюрьма.
На допросы Диану возили несколько раз. На первом из них она познакомилась со своим адвокатом. Ее для минчанки нашла подруга. Она же привезла девушке вещи.
— Все дни, когда меня увозили из ИВС, например на допрос или снять отпечатки пальцев, были для меня голодные, без доступа к воде и туалету. Притом что на третий день после задержания у меня начался цистит. Это когда писать хочется часто, а делать это больно, — называет вещи своими именами собеседница. — С питанием у меня тоже особая история. Я веган, не ем продукты животного происхождения. В изоляторе мой рацион состоял из каш, потому что их варили на воде, и хлеба. Фруктов там не дают, из овощей кусочек огурца и помидора. Я сильно похудела. Позже, когда меня перевели в тюрьму в Жодино, ситуация ухудшилась. Там все меню было на основе животных продуктов. Даже каша на молоке. Сначала пыталась объяснить врачу, что по этическим соображениям веганю уже 10 лет. Это мой образ жизни, а не просто диета. Говорила, мне здесь нечего есть, потом писала заявление начальнику тюрьмы. Хотела, чтобы разрешили передавать мне хоть какие-то продукты из тех, чего нет в списке разрешенных, но я ем. В ответ на это пришла медик и сказала: «Вашему организму нужно привыкать к тому, что теперь вы питаетесь по-другому». Но я не поступилась своими принципами и не начала хавать тюремный рацион, поэтому приходилось есть только хлеб и хлопья быстрого приготовления. А потом во время обеда я даже научилась варить супы кипятильником.
Ситуация Дианы была особой еще в одном случае. У девушки несколько пирсингов. Еще в РУВД ей сказали достать украшение из пупка. Трогать остальные она не позволила, объяснила, что ничего не снимается, хотя на самом деле это было не так.
— Поскольку у меня отобрали возможность принимать какие-то решения в жизни, у меня случился блок, что я не позволю прикасаться к своему телу. Пирсинг остался на щеках, в сосках, в носу и «рога». На 18-й день после задержания меня повезли в больницу его вырезать, — продолжает Диана. — Не помню, кто дал такое распоряжение, но два конвойных, которые меня везли, совершенно не поняли, зачем они это делают. Привели меня к хирургу, говорят: «У нее пирсинг». Врач меня осмотрел, сказал: «Пирсинг не воспален, вас что-то беспокоит?» Я ответила: «Цистит», он: «Я с циститом помочь не могу». Они меня отвезли обратно. Это был какой-то сюр. Вообще из-за пирсинга я огребала много г***а каждый раз, когда выходила из камеры и меня куда-то везли. Причем все повторяли одно и то же: сначала «Сейчас возьму плоскогубцы и повыдергиваю это все», потом «Если тебя башкой о стену въе***ь, они внутрь влетят?»
Было два неприятных момента и в тюрьме в Жодино, куда девушку этапировали на 18-й день. По словам Дианы, как только ее и других задержанных доставили в место заключения, их — трех девушек и кучу парней — спустили в подвал, где все называли свои статьи и имена. Там, вспоминает собеседница, сотрудники стали ей угрожать, что сейчас разденут и посмотрят, где у нее еще есть пирсинг. Второй случай произошел во время осмотра. Врач-мужчина уточнил, нет ли у нее больше нигде украшений, услышав в ответ «нет», попросил снять трусы и покрутиться. Видимо, предполагает собеседница, хотел убедиться.
— Кручусь, в этот момент открывается дверь в кабинет. Врач начинает с кем-то разговаривать. Дверь закрывается, он: «Ой, я не посмотрел, еще раз покрутись», — иронизирует Диана. — В камере узнала, что он не со всех «снимал» трусы. Видимо, только с тех, кто ему особенно нравится.
«Ехать за документами — это очень опасно и может перевернуть жизнь с ног на голову»
В Жодино Диана провела полтора месяца, там впервые за все время ей разрешили помыться, выдали матрас, подушку, одеяло и постельное белье. Перед судом еще была неделя в Минске в СИЗО на Володарского. 7 августа девушку приговорили к трем годам «домашней химии».
— После приговора было огромное облегчение. Ты выходишь из клетки, с тебя снимают «браслеты», можешь обнять родных, — описывает девушка, что чувствовала в тот момент. — В то же время я понимала, для меня важна свобода, а значит, впереди новая жизнь, и нужно готовить эвакуацию.
После суда Диана забрала свой паспорт. Паспортистка даже не спросила, почему она шла за ним два с половиной месяца.
Сейчас в новой стране Диана планирует исполнить свою мечту и стать татуировщицей. Девушка хорошо рисует.
— Мы живем в мире, где все нестабильно. И уметь что-то делать руками, независимо от языка, очень важно, — объясняет она выбор будущей профессии. — В продажах я, например, полностью от него завишу. Я отличный продавец, очень клевый, но только на русском. Думаю, сейчас самое время реализовать свою мечту, которая позволит мне этим себя прокормить.
На вопрос, с какими мыслями теперь смотрит на свой паспорт, Диана отвечает так:
— Пока сидела на Окрестина и в тюрьме, я по десять раз на день думала: «Нах*й нужен был этот паспорт». Ехать за документами — это очень опасно и может перевернуть жизнь с ног на голову, — говорит она, не выбирая слов. — ГУБОПиК, когда меня винтил, сказал: «Ты что, дура? Ты чего сюда приперлась? Мы тебя ждали». Мое дело уже было готово. Они знали мой российский номер. Меня по нему и вычислили, как мне объяснили позже, они могут определять местонахождение человека с точностью до 100 метров.
