Педиатру из Бобруйска Михаилу Самборскому 42 года, у мужчины три дочери. В самом начале разговора он с улыбкой рассказывает, что очень любил свою работу и знал, наверное, почти всех детей города. Но сейчас и врачебная практика, и привычная жизнь для него остались позади. Все изменилось после задержания прямо в больнице, вербовке КГБ и экстренного отъезда из страны. Теперь Михаил живет в Польше, хочет снова заниматься медициной и надеется однажды все-таки вернуться домой.
«Если ты нормальный врач, должен помочь, пусть и сам пострадаешь»
2020 год не стал для Михаила переломным. Мужчина подчеркивает: еще задолго до этого интересовался белорусской историей и культурой, считал себя патриотом. В том числе боролся за права белорусского языка.
— Не скажу, что получалось очень успешно, но вот все свое делопроизводство и документацию вел на нем, — рассказывает врач. — С пациентами общался всегда на белорусском. Устраивал даже акции в поддержку языка, старался высказываться в соцсетях. Ездил по всей стране на разные экскурсии и мероприятия.
Тем летом собеседник не допускал и мысли о таком жестком развитии событий, которое началось после выборов. Казалось, что все будет иначе, страна пойдет в сторону европейских ценностей и демократии.
— Самые печальные и трагические события я пропустил, потому что у меня как раз был отпуск, и мы с семьей отдыхали на море, — вспоминает он. — И только 15 или 16 августа поехали домой. Получилось, что я оставил страну в одном виде, а вернулся в полнейший ужас. Поэтому с первых дней, как приехал, включился во все происходящее. Участвовал в акциях протеста, помогал политзаключенным, проводил занятия по первой помощи. Мне это было нужно, чтобы уважать самого себя.
Из-за событий того лета Михаил серьезно ругался с коллегами. Вспоминает: тогда немного врачей из его окружения поддержало протестующих и выступило против насилия.
— В нашей профессии ты должен не просто иметь диплом, но и соответствующие моральные качества, — уверен врач. — И меня возмущало, что люди, которые со мной работали, делали вид, что ничего не происходило. Наше призвание — спасать людей, помогать им. У нас в крови должно быть самопожертвование. Вот сколько раз у меня в работе были ситуации, когда понимаешь, что дело уже серьезное, есть угроза жизни. Тогда уже не думаешь ни о чем, какие вообще еда, сон, еще что-то, если надо спасти человека. И я сильно полемизировал с ними. Мне говорили: «Доктора должны быть вне политики». Но не вне чести и совести же! И не прятаться, как тараканы по углам. Если ты нормальный врач, для тебя нет других вариантов действий: ты должен помочь, пусть и сам пострадаешь. Лучше ты погибнешь, чем всю свою оставшуюся жизнь останешься с презрением и с брезгливостью к себе самому.
На таком пике воодушевления и ожидания перемен мужчина продержался примерно до ноября 2020-го. Потом, вспоминает собеседник, стало ясно, что все шло не так, как хотелось:
— Это не значило, что нужно смириться, но было понятно, что ничего хорошего в ближайшее время не светит. То, что мне очень дорого, уничтожалось. И люди, которые мне очень дороги и которых я уважаю, попали под репрессии.
«Администрация и главврач стоят и смотрят, как меня уводят»
Декабрь 2022 года серьезно изменил жизнь Михаила и его семьи. Тогда прямо на работу к мужчине пришли силовики.
— В тот день меня срочно вызвали к главному врачу. Прихожу — сразу же подходят два мужика, берут за руки и все, вперед. И немая сцена: администрация и главврач стоят и смотрят, как меня уводят, — вспоминает Самборский. — Вообще задерживали сотрудники наркоконтроля. Они тогда сказали, что я якобы продавал наркотики и меня за это посадят на 10−15 лет. Конечно, я ничего подобного не совершал. Через какое-то время приехали кагэбэшники и говорят: «Вот, мы тебя спасли, ты нам обязан своей жизнью. Если будешь себя плохо вести, в следующий раз мы тебя не спасем». И после этого начался допрос: кагэбэшники хотели, чтобы я с ними сотрудничал. Дело в том, что у меня очень много знакомых и друзей в определенных кругах, которые мне безоговорочно доверяют. И силовики хотели, чтобы я рассказывал все обо всех. Угрожали, что посадят по наркотической статье, что придут за женой, а детей заберут. Мне показалось, что это не блеф, что они на самом деле так и сделают.
Помимо попыток завербовать, силовики пробовали и «перевоспитать» медика. Спрашивали, зачем он высказывался против власти и насилия, что его не устраивало и так далее.
— Они говорили: «Ты получал большую зарплату, две тысячи рублей. И что тебя толкнуло на путь экстремизма, на преступления?» У них вот такая логика, мол, «чего тебе не хватало?». Так у меня зарплата такая, потому что я работал за двоих или за троих, — констатирует собеседник. — И на «путь терроризма» меня подтолкнуло желание самому себе доказать, что я нормальный человек.
После допроса мужчину отпустили: пришлось пообещать, что он будет выполнять все требования кагэбэшников. Во время беседы Михаил решительно подчеркивает, что ничем подобным заниматься не собирался. Но в тот момент ничего другого сказать не смог — иначе не вышел бы на свободу. При этом он уверен, что если бы и стал активно сотрудничать, все равно бы попал за решетку. Просто немного позже.
— Вышел оттуда в два часа ночи, поехал домой. Понятное дело, что семья нервничала и переживала все это время, потому что целый день не было связи. Но отреагировали просто: хорошо, что живой, что не убили и не искалечили, — вспоминает Михаил. — На следующий день поехал на работу, а там оказалось, что меня уже уволили. То есть все начальство было уверено, что больше меня не увидит. У них уже на восемь утра были заготовлены все акты наперед, что столько-то дней меня нет на работе. Даже смешно стало. И потом сами кагэбэшники еще бегали и хлопотали, чтобы меня обратно взяли — им же надо было, чтобы я работал и сотрудничал.
После задержания и допроса Самборский оставался в Беларуси около полугода. Мужчина вспоминает, что силовики постоянно контролировали и его, и супругу, проверяли лояльность.
— Они явно не верили мне, — считает он. — И мы жили словно с петлей на шее. Отслеживалось мое местонахождение, в квартире явно стояли жучки. То есть я жене в постели что-то на ухо шептал ночью, а уже на следующий день кагэбэшники знали об этом. И за ней ведь тоже был постоянный контроль, ни секунды без наблюдения. Так что это была не жизнь.
Но вот поводом для быстрого отъезда стало другое. Михаил узнал, что нескольких его коллег могут задержать. Он смог сообщить им и об этом, и о постоянном наблюдении за собой.
— Разумеется, никак невозможно было, чтобы я знал такое и не рассказал им. Я должен был предупредить, — уверенно говорит он. — Потом пришлось уезжать, чтобы не сесть в тюрьму. Подробностей, извините, открыть не могу.
Организовать отъезд было очень сложно, это был огромный риск для бобруйчанина и его семьи. То, что все получилось, он называет чудом.
— Мы уезжали в конце июня 2023-го, но по отдельности. Жена и дети не знали, куда и зачем едут, пока не оказались в безопасном месте. Ни я, ни кто-либо еще с ними это не обсуждал. В общем, была очень сложная система, и мы практически ничего не смогли с собой взять из вещей, — рассказывает он. — Приехали в Армению. Там я практически каждый день учил польский и старался восстановиться после всего пережитого.
«Главное, все вместе, в безопасности, живы и здоровы»
Месяц назад семья Михаила переехала в Польшу. Свое нынешнее положение он описывает просто: «Я потерял и дом, и работу, и нормальную жизнь». Но на сложившуюся ситуацию не жалуется, добавляя, что ему повезло больше, чем многим белорусам.
— В Польше я еще толком не адаптировался. Мы живем в центре для беженцев: условия довольно аскетичные, но зато за жилье платить не надо, — рассуждает собеседник. — К тому же тут нам оказывают юридическую помощь и не только. Сейчас нашел работу на ферме. Никогда не работал физически, но что поделаешь? Конечно, собираюсь вернуться в медицину, активно изучаю язык. Тем более в Польше есть и другие врачи, мы друг друга поддерживаем. Подтверждение диплома требует очень серьезных материальных вложений, но я думаю, что другого варианта у меня нет. А так ничего, помаленьку справляемся. Главное, все вместе, в безопасности, живы и здоровы. А материальное — это дело наживное. Тут много украинцев, и тоже люди все потеряли. Так что у нас еще не самая тяжелая ситуация. Тем, кто сейчас в тюрьме, в этих застенках, гораздо хуже.
Для супруги Михаила, рассказывает он, самое главное, что семья вместе. Дочери тоже адаптируются: средняя пошла в школу, в которой ей очень нравится, а младшей просто все вокруг весело и интересно. Сам же мужчина занимается с психологом, чтобы избавиться от последствий общения с силовиками.
— Я до недавнего времени вообще не мог ни с кем разговаривать о том, что пережил, — делится он. — Только благодаря помощи специалиста стало получаться, потихоньку травмы лечатся. Но иногда мне трудно, несмотря на то, что я взрослый человек. Главное, я четко осознаю, что у меня есть такая проблема, и принимаю все меры, чтобы ее решить. Но нужно время, это же не заноза, которую достал, и все.
О своем выборе Михаил не жалеет. Оглядываясь назад, признается: если бы знал, как все будет, действовал бы немного иначе, подстелил бы соломку в нужных местах.
— Но вот поменять свои принципы и взгляды — нет, это было бы невозможно. Не то чтобы я герой какой-то, но есть вещи, которые действительно важны, — уверен он. — В общем, стратегически так бы и поступал, а вот тактически несколько иначе, поумнее. Хотя, конечно, задним числом мы все умные.
Жизнь в Польше бобруйчанин рассматривает как временную. Предполагает, что дети могут остаться, но вот сам Михаил уверен, что вернется домой.
— Ну, а как иначе? — задает он риторический вопрос. — Как только будет возможность, как только не станет режима. Мне кажется, после победы над Россией будут созданы предпосылки для того, чтобы людоедская власть сменилась на что-то более пригодное для жизни. И начнется путь в сторону цивилизации и демократии. Это ведь моя земля, моя страна. Кто будет заниматься ее восстановлением, если там остается все меньше нормальных людей? Нужно будет возвращаться и делать что-то, само ничего не случится.
BYSOL объявил сбор средств для Михаила Самборского и его семьи. Реквизиты для помощи — по ссылке.