В каждой колонии, СИЗО и других учреждениях пенитенциарной системы Беларуси работают психологи. Любой заключенный имеет право на консультацию с этим специалистом. Однако часто встречи с психологом проходят в таких условиях, что надолго отбивают желание в принципе обращаться за помощью. «Зеркало» собрало рассказы политзаключенных о психологической помощи за решеткой и спросило мнения эксперта об этом.
«Поскольку психолог не наклоняется, то, чтобы ее хотя бы увидеть, нужно выкручивать шею и чуть ли не лезть головой в окошко»
Бывший политзаключенный Егор Мартинович в своем Facebook рассказал, как психологические консультации проходят в СИЗО № 1 на Володарке.
— Я видел несколько основных вариантов проведения психологической консультации в СИЗО. Будто бы есть и более адекватные, но я таких случаев ни от кого не слышал, — отметил Егор. — Первый способ. Психолог находится за дверью. А вы становитесь перед окошком в дверях на корточки, развернувшись спиной ко всей камере. Поскольку психолог не наклоняется, то, чтобы ее хотя бы увидеть, нужно выкручивать шею и чуть ли не лезть головой в окошко. Соседи при этом остроумно комментируют каждую произнесенную фразу. Второй способ. Вас выводят из камеры, вы становитесь лицом к стене, руки на уровне плеч. Разговариваете будто бы с психологом, но в реальности — со стенкой. Психолог сзади, а рядом еще и стоит конвоир. Расслабьтесь и переключитесь на позитивные эмоции!
Через окошко в дверях камеры с психологом общался в СИЗО и Иван (имя изменено), которому дали более 10 лет по политическому делу. О таком опыте мужчины через адвоката узнала его подруга Евгения.
— То, что он обратился к психологу, немного странно и на самом деле не похоже на него. Но, видимо, это был период эмоционального упадка: как раз тогда Ивану озвучили жесткий приговор. В СИЗО все как на ладони, и если кто-то скажет, что психологиня хорошая, то оно разлетается. К тому же она девушка, а за время отсидки в камере с мужчинами действительно скучаешь по общению с другим полом, — отмечает собеседница. — Насколько я знаю, они разговаривали через окошко. Психолог — молодая девушка, много шутила, говорила, что нужно относиться ко всему происходящему как к тому, что скоро закончится. Расспрашивала про стихи, которые он писал. Эти разговоры его на самом деле поддерживали, создавая атмосферу нормального общения, как на свободе. К тому же психолог могла даже намекнуть на какие-то новости из действительности.
«Ну ладно, нормальное психологическое состояние, можешь сидеть дальше в карцере»
Бывший политзаключенный Дмитрий Фурманов сталкивался с тюремными психологами и в СИЗО, и в колонии. В первый раз он обратился за помощью, когда находился в Жодино.
— Это было время сразу после выборов, каждый день вместо радио включали одни и те же песни по кругу: целую неделю длилась эта звуковая пытка, — вспоминает Фурманов. — Я написал заявление на прием к психологу. Пришла специалистка с конвоирами, меня отвели в кабинет, где я остался с ней наедине, без охраны даже.
По словам Дмитрия, психолог даже удивилась, что он пришел на прием небритый, а акта о нарушении не составили.
— А дело в том, что в камере не было зеркала, и побриться было попросту невозможно, — отмечает Фурманов. — Я рассказал о проблеме с музыкой, попросил что-то с этим сделать. Потом было несколько простых вопросов, типа «какие проблемы у вас». Она ничего не предлагала, никаких советов психологических не давала.
Во второй раз с тюремным психологом Дмитрий столкнулся уже в карцере. Тогда к нему приходил мужчина, который так представился.
— Хотя я и не обращался за ним, — отмечает Фурманов. — Он говорил, что ему нужно посмотреть на мое психологическое состояние. Задавал дежурные вопросы: почему ты оказался в карцере, что ты сделал, спрашивал об отношении к администрации. И в конце говорит: «Ну ладно, нормальное психологическое состояние, можешь сидеть дальше в карцере».
А в третий раз Фурманов обратился к психологу, когда уже был на карантине в колонии. Парень вспоминает, что сразу же столкнулся с проблемами с администрацией: сначала у него отобрали бумажные издания «Новага Часу», а затем появились проблемы и с подписанием документов.
— Это обычное дело: надо было подписать бумаги о том, что я согласен соблюдать правила колонии и обязуюсь это делать, — отмечает он. — Я же потребовал, чтобы мне дали эти правила почитать. Они отказали. Тогда я написал заявление, чтобы поговорить с психологом как раз о таком ненормальном отношении. Пришел этот человек (не знаю, психолог он или только им назвался), и я рассказал о проблемах с газетами. Попросил, чтобы их не выбрасывали, а положили на склад, чтобы я потом мог их забрать. А еще рассказал о конфликте с подписью.
После беседы с психологом Фурманову дали прочитать правила пребывания в колонии. Но, как он сам говорит, из-за условных нарушений руководство колонии приняло решение поместить его в ШИЗО. Там парень находился до истечения своего срока.
Психолог: «Это не психологическая помощь, абсолютно!»
Можно ли назвать такие консультации настоящей психологической помощью? Спросили у психолога Натальи Скибской.
— Способы оказания психологической помощи, упомянутые Егором Мартиновичем, абсолютно негуманны и абсолютно неэтичны, — подчеркивает Наталья. — Это совершенно не соответствует профессиональной этике психологов. Самое страшное в том, что психолог становится соучастником системы, которая человека наказывает. То есть жертва разговаривает с психологом, который исходя из своих профессиональных обязанностей должен помогать справляться с эмоциями, каким-то образом реагировать, помогать человеку вернуть свою субъектность. Но он работает на стороне агрессора. Это не психологическая помощь, абсолютно!
По поводу опыта других заключенных. Самое гуманное, что там может быть — это когда человеку просто дают возможность как-то помедитировать, побыть в одиночестве, отдохнуть от ситуации, где у человека нет никакой приватности и возможности остаться одному. Это, пожалуй, можно отнести к психологической помощи.
При этом Скибская отмечает, что сегодня закон обязывает психологов нарушать один из основных принципов оказания психологической помощи — принцип конфиденциальности. Даже в случаях, когда заключенный беседует с психологом наедине.
— Если обратиться к изменениям, вошедшим в закон о психологической помощи в Беларуси, то там есть обязанность специалиста «сдавать» информацию. Очень опасная ситуация: все, что заключенный говорит психологу, тот будет вынужден раскрыть согласно требованиям закона, если к нему придет следователь, например, и потребует информацию, — объясняет Скибская. — Человек, работающий в таком учреждении, — во-первых, не психолог, а все же сотрудник учреждения. Какой запрос он выполняет? Является ли его целью психологическая помощь осужденным? Вряд ли. В общем, у меня как у специалиста есть очень большие вопросы к ценностям человека, который идет работать в такое место. Конечно, мы все работаем за деньги, это смысл любой работы. Но психология — это гуманистическая профессия. У нас нет, как у врачей, клятвы Гиппократа, но ведь есть этические основы, прежде всего — не навредить, не сделать хуже. Когда человек в состоянии жертвы, когда его пытают, ему нужна помощь не в том, чтобы принять это состояние, остаться жертвой, а наоборот, выйти из него, почувствовать свою субъектность, силу. А что может сказать психолог в колонии? Разве что послушать. Но какой в этом смысл: послушать могут и стены, и двери. Нет никакого практического смысла для самого человека обращаться за такой помощью.
Читайте также
