Еще летом 2020-го известный телеведущий Евгений Булка был уверен: впереди у него размеренная жизнь. Рассчитывал, что годам к 53 будет просить гримера сделать ему начес, чтобы лысина в кадре была не так видна, и это станет главной из его проблем. Затем он поддержал протест, попал в «печально известные списки» и со временем исчез из белорусской медиасферы. В апреле 2022 года шоумен с семьей переехал в Израиль, где в 39 лет ему пришлось начинать жизнь с нуля. Сейчас он работает операционным санитаром в частной клинике пластической хирургии и, несмотря на все, что на него свалилось, старается замечать в жизни побольше позитива. Блог «Люди» узнал, как это у него получается. Мы перепечатываем этот текст.
Евгений Булка — белорусский актер, телеведущий и шоумен. На телеканале ОНТ вел программы «Наше утро» и «Битва титанов», шоу «Талент краіны», реалити-шоу «Три холостяка». Ведущий проекта «Наш ремонт» на ТНТ International.
«Судьба меня к этому не готовила. Где мой микрофон?»
С женой Майей и двухлетним сыном Левоном Евгений живет в Тель-Авиве. Неделю назад ведущий сделал операцию по исправлению перегородки и удалению полипов в носу. И хотя, говорит, о полном заживлении можно будет сказать лишь дней через пять, заметно: ведущий чувствует себя отлично.
— Несколько лет назад начал замечать, что как только меняется погода, например, наступают холода, у меня возникают проблемы с дыханием. Лор объяснил, что это реакция на перепад температур, и рекомендовал капать сосудосуживающие капли. И предупредил: «Вам нужно исправлять перегородку», — рассказывает Евгений. — Тогда я был к этому морально не готов, а сейчас, работая в клинике, где есть и лоры, и хирурги, спросил у коллег, стоит ли обратиться к специалисту. «В чем проблема?» — ответили мне, и я пошел на осмотр. Врач подтвердил: «Ты фактически не дышишь, показания к операции есть».
В назначенный день мне сделали необходимые проверки и прооперировали. Удивило, что медстраховка, которую я расширил в поликлинике за доплату, покрыла значительную часть суммы, выставленную клиникой. Мне пришлось доплатить лишь 300 шекелей, что на «наши» деньги 80 долларов.
— Давайте поговорим о клинике, где вас оперировали. Вы же там еще и работаете. Как вы туда попали?
— Удивительно, но по объявлению.
— Расскажите!
— До этого я работал на заводе электроники. Там мне не нравилось: ночные смены, монотонная работа. И вот в одной из групп в соцсетях прочел, что в частный медицинский центр требуются ассистенты. Мне всегда была интересна медицина, и как человек с журналистским образованием я не мог пройти мимо такого опыта. Плюс опять же мне необходимо зарабатывать, чтобы обеспечивать семью, ведь конкретно моя сфера — сфера мероприятий — в Израиле что-то совсем дополнительное.
Пришел в клинику, мы пообщались. Мне сказали, это очень стабильная работа. Предупредили, что спустя время смогу подняться на другие позиции, где зарплата повыше, или пойти учиться на медбрата и параллельно у них работать. Подумал, почему бы не попробовать? Интересно же. От претендентов на вакансию специального образования не требовалось. Только адекватность, и, если у тебя все в порядке с видом крови и всего остального в развернутом виде (речь о внутренностях человека. — Прим. ред.), то пожалуйста.
С апреля (2023-го. — Прим. ред.) работаю здесь операционным санитаром. Первый месяц был под надзором более опытного человека, дальше — сам. Я не ношу утки, ничего такого нет. Моя задача — приготовить человека к операции. Привезти его из палаты, подключить к оборудованию, которое следит за системами жизнеобеспечения. На операциях я тоже присутствую, чтобы помочь, например, перевернуть пациента или сделать какой-то другой мелкий функционал. Затем мне нужно снять человека с оборудования, порой одеть и отвезти в палату. Вот по большому счету и все.
— Каким был ваш первый рабочий день?
— Меня поставили на гинекологические операции, в том числе вакуум (речь о вакуумной аспирации — это метод прерывания беременности. — Прим. ред.). Когда узнал, думал, ну почему так? Почему не какие-нибудь уши или нос? Почему сразу именно вот такая специфика. Судьба меня к этому не готовила. Где мой микрофон? Но что делать, нужно работать, не соберешься же: «Ладно, я пошел». Позже поинтересовался: «Почему меня не предупредили?» В ответ у меня спросили: «А как ты хотел? Тут весь спектр быстрых операционных услуг».
— От вида крови сознание не потеряли?
— Удивительно, но нет. Хотя, честно, думал, что отреагирую посильнее. Может быть, потому что с 2020-го количество стресса в организме такое, что он воспринял это нормально. Не могу сказать, что все было сильно спокойно, но ожидал гораздо более бурной реакции.
Вообще, за время работы откачивать меня еще ни разу не приходилось. Конечно, когда делают, например, абдоминопластику (операция, во время которой с живота удаляют лишнюю кожу и жир. — Прим. ред.) и живот поднимают, как скатерть со стола, а затем убирают лишнее, это может быть для кого-то шокирующе, но впоследствии и оно достаточно легко переносится.
— Был какой-то случай, который вам особенно запомнился?
— У нас делают разные операции, в том числе липосакции. Их проводят и женщинам, и мужчинам. Как-то приходит парень, достаточно молодой, чуть за 30, наверное. Стильный такой, с бородой. И я вижу, что он очень волосатый. А когда ставишь такому человеку датчик сердцебиения и еще один прибор, который крепится к ноге большой наклейкой с электродами, понимаешь, снимать это потом не очень приятно. Будет легкая эпиляция. Я прямо ему посочувствовал. Блин, подумал, чего же ты такой волосатый. И вот ему ввели наркоз. Он спит, и доктор говорит: «Липосакция будет в области живота, спереди и сзади», то есть, трусы ему лучше снять. Снимаем, а это девушка. И у меня на несколько секунд, как бы это сказать, в мозгу случилось короткое замыкание. Я все понимаю, принимаю и вроде бы не должно быть никакого шока, но случился диссонанс. Позже врач мне объяснил, что в Израиле распространена ситуация, когда решившие сменить пол останавливаются на гормональной терапии. И таких пациентов у нас много.
— На каком языке вы общаетесь с коллегами? Наверное, иврит еще не успели хорошо выучить.
— В частных клиниках много русскоязычного персонала. Особенно медсестер и анестезиологов. Последним легче подтвердить свой сертификат, чем, например, хирургам. У нас 80 процентов сотрудников говорит по-русски, поэтому проблем нет. А с пациентами я в контакт не вхожу.
Вообще, в Израиле есть целые русскоязычные города. Там лишь надписи увидишь на иврите, а вокруг все только на русском и говорят. В Тель-Авиве я тоже живу в интересном районе, он называется Бухарский. Бухарские евреи — это евреи из Азии. Они общаются на русском, узбекском, бухарском и иврите. Станешь на улице, по-русски обратишься — все поймут. В крайнем случае спросишь по-английски.
— Кстати, об улицах. Вас прохожие узнают?
— Узнают. Когда прилетели в Тель-Авив, только в аэропорту ко мне шесть человек подошло сфотографироваться. Да и много знакомых здесь. Некоторые коллеги тоже решили навести справки, гуглили, потом спрашивали: «Что ты тут (в клинике. — Прим. ред.) делаешь?» Отвечаю: «Ну, а что здесь делают новые репатрианты? Работаю». Удивлялись: «Ну, это же вроде не твое». Конечно, говорю, не мое, но почему бы не попробовать. Особенно если есть жизненная необходимость и огромный внутренний интерес. Обычно такие беседы заканчивались словами: «Учи иврит и переходи на свое».
— Собираетесь переходить?
— Думаю, я уже получил тот опыт, который мне нужен был в сфере медицины. Сейчас идут переговоры по поводу продолжения моей медиа-деятельности, как только что-то будет, вы увидите.
В Израиле, кстати, мне присвоили квалификацию (не знаю, как это точно назвать) «Выдающийся деятель кино и телевидения». Такого у меня не было даже в Беларуси.
— Как это произошло?
— В Министерстве абсорбции (правительственное ведомство, отвечающее за реализацию госполитики в области иммиграции и репатриации. — Прим. ред.) за каждым репатриантом закрепляется консультант, который объясняет человеку, какие возможности у него есть. Например, по открытию бизнеса, подтверждению диплома, изучению языка. Специалист поинтересовался, чем я занимался в Беларуси. Когда рассказал, мне посоветовали описать свой опыт и показать работы специальной комиссии из режиссеров и деятелей искусств. Предупредили: если будете соответствовать всем критериям, сможете получить подтверждение того, что вы являетесь деятелем искусств, единовременную денежную компенсацию, а также определенную сумму на приобретение оборудования, необходимого для профессиональной деятельности. В мае я все это получил.
— На местное телевидение не пробовали устраиваться?
— Был разговор о работе на русскоязычном телеканале. Прозвучала фраза: «Давай после выборов», выборы прошли (речь о парламентских выборах осенью 2022-го. — Прим. ред.) — все ухудшилось. В правительстве стала очень сильна религиозная составляющая, а это такое себе. И понятно, что в тот момент телеканал не принимал никаких решений: ни кадровых, ни программных. Главное вообще было удержаться.
Сейчас в Израиле тоже очень специфическая политическая ситуация. Такого никогда не было. Люди бастуют против судебной реформы. Прогрессивные слои населения называют ее угрозой демократии и тех устоев, на которых создавалось израильское государство.
«Выходит, надо мной летают спутники, которые я красил иголкой вручную»
— Вы сказали, что до клиники работали на заводе. Как так случилось?
— Очень просто. Друг тестя работает там инженером. Отец жены мне об этом заводе и рассказал, предложил им позвонить. Все-таки какая-то стабильность, и приятелю там очень нравится. Я позвонил, уточнил, что за предприятие. Мне объяснили: они производят микрочипы для спутников, самолетов и всего, что имеет отношение к робототехнике. В январе пришел на собеседование. Его проводила русскоязычная девушка. Сказала: «Вижу, вы адекватный». В Израиле это вообще главный принцип, остальному научат. Это удивительно, но тут столько неквалифицированных людей в разных сферах.
После интервью мне сказали: «Завтра можешь приходить». Потом я узнал, что на заводе текучка, что не всем нравится, так как где-то скучно. Зато очень стабильно: на предприятие привозят-отвозят, двухразовое питание. Если ночная смена, то трехразовое. Все время какие-то подарки. В общем, молодцы.
— Что вы там делали?
— Завод производит микрочипы, или резисторы. Их покрывают специальным составом, чтобы закрыть керамическую составляющую. Напыление наносят специальными машинками, которые не всегда делают это аккуратно. И тогда нужно под микроскопом иголкой вручную доводить эту краску до идеала. Когда показали, что нужно делать, заржал в голос. Серьезно? Это в век высоких технологий? Мы над этим долго смеялись. Выходит, надо мной летают спутники, которые я красил иголкой вручную. Это было первое подразделение, где работал. Потом перешел во второе. Там лазером на резисторы наносилась маркировка — дата производства, его сопротивление. До того момента, когда меня могли бы отправить еще и в третий отдел, где микрочипы проверялись лазером, я не досидел, ушел в клинику.
— Платили нормально?
— Да, если переводить, получается порядка трех тысяч долларов в месяц. Здесь очень дорогая жизнь, но на базовые потребности семьи, я имею в виду еду, этой зарплаты хватало с головой. Сейчас в клинике получаю немного больше, плюс тут график посвободнее: могу выйти попозже или уйти пораньше.
— В соцсетях вы писали, что до завода еще успели поработать помощником повара, грузчиком и даже дорожным рабочим.
— Кто-то из знакомых спросил: «Слушай, нужна подработка?» Говорю, какая? Отвечают: «Ночью дороги красить». Самое интересное, когда начинал репортером, делал материал о том, как красят дороги в Беларуси. Думаю, интересно, посмотрю, как это делают в Израиле, согласился и дважды сходил. Нужно было выкладывать трафареты и покрывать их специальным составом.
— А в помощники повара как попали?
— Вообще удивительно. Это был русскоязычный ресторан. Пришел, спросил: «Вдруг вам нужны ведущие на Новый год?» Мне ответили: «Да, может быть». Параллельно уточнил, какие позиции у них еще есть. Сказали, всегда требуются официанты, а еще бармен и помощник повара. Когда-то в США я работал официантом и помощником повара. Помнил, у помощника всегда меньше проблем. Не нужно никому угождать, режешь себе тихонечко, компонуешь, маринуешь. Подумал пару дней над их предложением и перезвонил. Когда через два месяца уходил, они просили остаться. Предлагали обучить на шефа. Говорили, зарплата будет на 20−30 процентов выше, но я не захотел. На заводе все-таки предлагали больше.
Кстати, работал я в том самом ресторане, где был сделан легендарный снимок, на котором Пугачева, Слепаков, Little Big. Это было на моей смене. Помню, делаю что-то и слышу, как кто-то играет песню Noize MС под гитару. Думаю, прикольно, так похоже. Замечаю: все официанты побежали в зал. Я находился недалеко, выглядываю, а там настоящий Noize MС. Все песни орут. Это было что-то удивительное по концентрации энергии.
— После того как вы были в Беларуси звездой, каково это браться за простую работу?
— Очень интересно. Благодарен Вселенной, что у меня такой опыт. Ведь когда ты был звездой (это слово мне очень не нравится), все, что можешь рассказать, это то, что ты был звездой. А когда ты был звездой, а потом начал с нуля, это другая история.
Практически всю взрослую жизнь я работал на телевидении и в сфере ивента и лишь краем глаза представлял, что где-то есть что-то еще. Теперь же я чувствую себя гораздо более свободным и ничего не боюсь. У меня нет короны и мантии, которые бы сковывали мои движения по жизни. Серьезно, я просто счастлив. У Боба Дилана есть классное выражение: «Если у тебя ничего нет, тебе нечего терять». Понимаю, что теперь могу предпринимать любые телодвижения. Даже по тому, как я выбираю работу, это идет или вверх по деньгам или по увеличению степени свободы. В израильской финансовой системе последнее крайне важно. Она построена так, что люди становятся ее заложниками. Они все время вынуждены за что-то платить, а значит, постоянно должны работать. Они пашут и пашут. Столько в Беларуси не работают.
— В Facebook видела, что порой вы все-таки ведете мероприятия в Израиле.
— Всегда поступают какие-то предложения. Но, думаю, чтобы полностью заниматься корпоративами, нужен иврит. Да и специфика праздников здесь такова, что вокруг много вкусной еды и музыки, а привычной нам речевой активности нет. К тому же, скажу честно, я, наверное, не очень хочу этим заниматься. Думаю, есть вещи гораздо более интересные. За последние годы я многое переосмыслил и переоценил.
— Ситуация, когда теряешь уровень жизни, к которому привык, эмиграция как-то повлияли на вашу семью? Как показывает жизнь, не все отношения это выдерживают.
— Не могу сказать, что было просто. Случился период, когда думали: «Что делать? Что делать?» Тогда, наверное, и произошло пробуждение, во время которого понимаешь: нужно перестать беспокоиться. Для кого-то это прозвучит наивно и странно, но такова сейчас тенденция: люди пересматривают то, как должна протекать их жизнь и на что стоит делать упор. В Беларуси требования ко мне были высокими. На меня смотрели в кафе, магазинах, замечали, как я выгляжу. И я как будто бы должен был этому соответствовать. Ты беспокоишься, что тебя куда-то позвали, а ты не пришел. Или не позвали, а как же так? Здесь же мне не нужно переживать, что обо мне подумают. Могу босиком пройти по проспекту в центре города, и никто даже не обратит внимания, или улыбнутся, подойдут, постучат по плечу.
— Жена вам никогда не предъявляла, что она выходила замуж за звезду, а сейчас ее муж операционный санитар в клинике?
— Жена мне никогда не говорила, что выходила замуж за известного человека. Скорее было так: «А да, все время забываю, что ты на телике работаешь». Мы по-другому общаемся.
Мне кажется, процентов 99 людей не знают, зачем они женятся и выходят замуж. Просто очередной шаблон. Вроде провстречались больше, чем полгода, все устраивает, о’кей, надо создавать ячейку общества, брать кредит. На самом деле все по-другому. Люди вместе, чтобы, наверное, помочь друг другу узнать, для чего они пришли в этот мир. А для этого не нужно никаких ожиданий — материальных и эмоциональных вроде: «Мне нужна твоя поддержка. С тобой я целостный». Ничего подобного. Если вы две половинки, то вы будете разваливаться. Целым каждый должен быть сам по себе. Мне это близко. И я просто в шоке, какое количество известных людей вдруг перешли именно к такой философии.
«В момент, когда мы уезжали, уже не было сильного ужаса что-то потерять, и мы ехали совершенно свободными людьми»
— Давайте вернемся в апрель 2022-го. Почему вы решили уехать из Беларуси?
— Очень важно вовремя понять, что все кончилось. Все закончилось на работе, от которой больше не получаешь того, что раньше. Все закончилось, когда собираетесь с друзьями и, условно, понимаете, что встретились только пива попить, и больше вас ничего не держит. В какой-то момент я почувствовал: все кончилось, и нужно любой ценой идти дальше. И если есть шанс попробовать что-то радикально новое, это нужно делать.
— В интервью «Нашай Ніве» вы рассказывали, что попали в «печально известные», я так понимаю, черные списки, что фактически наложило вам запрет на профессию и официальное трудоустройство. Как это происходило, как человек постепенно лишается профессии?
— В какой-то момент организации, с которыми я сотрудничал, сказали: «Извини, мы не можем больше работать». Я отнесся с пониманием. В декабре 2020-го закончился проект «Талент краіны», который я вел на ОНТ. С «Нашим утром» была какая-то непонятная ситуация, и я активно сотрудничал с ТНТ. Потом стало понятно: с ОНТ мы идем немного в разные стороны. А проект на ТНТ продолжался до лета 2021-го.
— Дальше вас уволили?
— Просто сказали, пока все поставим на паузу. Но суть одна, смягчай ее, не смягчай. Всем было все понятно. С корпоративами тоже началось: «Простите, мы, наверное, не можем». Один отказ, второй, третий, но не могу сказать, что остался совсем без работы. Уже, когда уехал, увидел, что ввели концертные удостоверения, согласование списков участников любого мероприятия. Выходит, я немножко предвосхитил эти события, поняв, что пора попробовать в жизни что-то еще.
Вообще, я благодарен судьбе, предложению Вселенной, что все уходило [из моей профессиональной жизни] по чуть-чуть. Сначала одно, потом другое. Из-за того, что это происходило поэтапно, организм успевал адаптироваться. И в момент, когда мы уезжали, уже не было сильного ужаса что-то потерять. Мы ехали совершенно свободными людьми.
— Почему выбрали Израиль?
— В Израиле, если ты репатриант (у жены еврейские корни), можно сказать, что ты с первого дня гражданин. Тебе не нужно сдавать язык, получать ВНЖ. Можешь сразу устраиваться на работу. Ты полностью свободный, поддерживаемый государством человек.
— Можно еще несколько вопросов про вашу жизнь до Израиля? Судя по вашим соцсетям, вы женились в июле 2020-го. Как вы решились на свадьбу, когда вокруг, скажем так, было столько хаоса?
— После получения ответа на вопрос «выйдешь ли ты за меня?», я почему-то запланировал это событие на ноябрь, но в какой-то момент моя будущая жена, с которой у нас очень доверительные отношения, сказала: «Слушай, а чего мы ждем? Смотри, сколько всего происходит. Какой-то коронавирус, неизвестно, что будет, а я хочу побыть женой». Думаю, действительно, а чего ждать? Чтобы отметить, так сказать, факт воссоединения сердец, мы позвали только родителей и самых близких. Из-за этого многие друзья даже обиделись на нас. Была мысль, что свадебную вечеринку мы сделаем потом, но потом пока не наступило.
— И вдогонку к свадьбе. Как решились на малыша? Из-за того, что происходит в мире, рождение детей сейчас немало пар тоже откладывают.
— Все зависит от того, на ком люди женятся, за кого выходят замуж и как общаются. Создавая семью, ты же не приходишь в фирму, где тебе дают план развития компании и сроки, когда и что должно произойти. Здесь гораздо более мудрые материи. Мы для себя решили, что приход нашего ребенка в этот мир не будет результатом какого-то бюрократического процесса. Пусть все будет естественно. Это был выбор души нашего сына. Видимо, он подумал: «Не знаю, что вы там себе придумали, я решил, что я вам нужен, и со мной вам будет гораздо интереснее». И вот, пожалуйста, Левон здесь, с нами. Сейчас как настоящий еврейский мальчик в Израиле требует скрипку. Спрашиваю: «Зачем она тебе?» Отвечает: «Чтобы играть». Человеку два года, а он уже понимает, что ему надо. А нужна ему скрипка, чтобы играть.
— На фото в Instagram заметила, что ваша дочь от первого брака тоже живет с вами в Израиле. Можете рассказать, как так вышло? Это не самая типичная для Беларуси ситуация.
— Я счастлив, что вообще у меня в жизни не самая типичная ситуация. Мы в прекрасных отношениях с бывшей женой. У нее возникла удивительная возможность получить профильное образование в Лондоне. Она спросила, возможно ли, чтобы во время ее учебы Тома пожила со мной. Для галочки я поинтересовался у Майи, что она думает по этому поводу, она ответила: «Конечно, это же Тома». У дочки с Левоном безграничная любовь. У нас вообще такие удивительные отношения, что бывшая супруга как-то даже недолго сидела с нашим сыном, когда нужно было нас поддержать. А сейчас Тома с мамой в Лондоне на летних каникулах.
Кстати, об учебе. За время в Израиле я закончил Кембриджский колледж. Прошел программу по профессии «Средства массовой информации и коммуникации». Мне высылали материалы онлайн, а потом в представительстве колледжа в Тель-Авиве я офлайн сдавал тест и писал эссе.
— Что для вас самое сложное в жизни в Израиле?
— Количество времени, которое нужно посвящать работе: здесь шестидневка. И стоит учитывать, что я эмигрант. Если бы я был израильтянином по рождению, было бы гораздо легче. У меня был бы 8-часовой рабочий день (сейчас это 8−10, а иногда и 12 часов), ставки побольше. Но люди, которые живут здесь 10−20 лет, говорят, что так только первые три года, а потом все наладится.
— Из-за арабо-израильского конфликта приходилось уже пользоваться бомбоубежищем?
— Ребенок услышав, как проезжает полицейская машина или скорая, периодически кричит: «Сирены, сирены» и бегает, потому что, когда что-то происходило, мы его подхватывали и выносили в безопасное место. Сейчас, к счастью, таких ситуаций меньше.
Была ситуация, когда недалеко от нас взорвалась ракета. В тот момент я был на работе, а жена с детьми — в безопасном месте. Мы просто слышали хлопки: работал «Железный купол». По внешнему спокойствию израильтян понимаешь, есть абсолютная уверенность в ПВО и вооруженных силах Израиля. Конечно, периодически вздрагиваешь, когда слышишь, как на соседней улице произошел террористический акт. Не могу сказать, что к этому нужно привыкать. В то же время ты понимаешь, государство с этим живет. Они знают, что делать, как реагировать. Здесь все правила, к сожалению, написаны кровью, а это дает гораздо больше уверенности, нежели жизнь в стране, где ничего подобного не случалось, а потом приходит черный день.
Значительно больше меня впечатлило землетрясение, которое мы здесь пережили. Помню, лежу в постели и чувствую, что кровать дергается. Думаю, почему жене не лежится. И вдруг она говорит: «Женя, чего кровать трясется?» Поднимаю глаза в потолок, вижу, как люстра ходуном — это были «отклики» землетрясения в Турции. Очень странное чувство.
— Мы говорим вот уже второй час, и о многом, что с вами произошло и происходит, вы рассказываете достаточно легко, а где-то даже иронично. Как у вас получается так позитивно смотреть на мир?
— Если выражаться банально, пессимизм — это роскошь, которую еврейский народ себе не может позволить. Эту мудрость можно запросто перенести на всех белорусских эмигрантов. Нам нужно себя сохранить. Мы как в компьютерной игре, где нашим персонажам мало того, что следует добраться до восьмидесятого уровня, так еще и получить мантию волшебника <…>. И каким бы нездоровым ни казался оптимизм, к которому я призываю, это лучший способ сохранить жизненные силы.
