Пандемия, протесты 2020-го, последовавшие за ними репрессии, а потом и война в Украине заставляли многих пересматривать планы, даже кардинально менять жизнь, иногда — не в лучшую сторону. Многие из-за этого стали откладывать важные решения и шаги. Несколько белорусов, которые в последние годы на фоне ужасных событий в стране и мире именно так и поступают, рассказали «Зеркалу», от чего отказываются. А практикующий психолог объяснила, почему многие сейчас живут отложенной жизнью и как из этого режима выйти.
Имена собеседников изменены в целях безопасности. Их данные есть в редакции.
«24 февраля покупали свадебное платье»
Максим и его девушка Мария — медики, познакомились в университете в Гомеле. Когда после выпуска прошли интернатуру, Максим сделал предложение. Сначала свадьбу отложили, когда начался коронавирус: времени на подготовку молодым врачам не хватало из-за загруженности на работе. В итоге все перенесли на лето 2022 года, начали готовиться.
— Уже забронировали фотографа, ресторан, места на макияж, прическу, заказали букет — уже чуть не рассылали приглашения! А 24 февраля покупали свадебное платье (смеется). Помню, еду в такси его смотреть, читаю новости и думаю: да уж, что здесь будет дальше? Но отменять тогда еще не хотелось: думали, что все быстро закончится и будет хорошо. Стали вносить залоги за все, — говорит Максим.
В марте 25-летнему Максиму пришла повестка из военкомата к весеннему призыву. Пара решила уезжать из страны, стала готовить документы для виз, работы за границей, и постепенно к каждому приходило осознание, что свадьба снова отменяется.
— Я это понял где-то за месяц до отъезда, Маша — где-то дня за четыре. Но решиться все равно непросто было: нужно было вернуть все деньги, которые внесли за бронь, еще шли затраты на переезд. Разговор начинал я: мне-то повестка пришла! — шутит парень. — Маша тоже понимала, что армия — не выход. Понятное дело, что хотелось бы, чтобы свадьба состоялась. Но я уверен, мы правильно поступили, когда уехали.
Не скажу, что мне грустно от этого сейчас. Насколько я понял, можно пожениться в Польше, хотя это непросто, есть бюрократические моменты, а нам пока нужно решить другие проблемы. Возможно, позже мы займемся этим вопросом. Если получится, тогда, может, через год поженимся тут. А может дождемся моего 27-летия и поедем устраивать свадьбу в Беларусь, организуем отсюда все удаленно, дома помогут родные. Потому что вся семья остается там, всем визы не сделаешь.
«Толку обживаться, если потом тебя придут и заберут? Но мне хотелось бы гулять со своим малышом»
Станислав из Минской области со своей женой уже почти десять лет, в браке — пять. Пара хотела завести ребенка, но сначала решили накопить на жилье, поездить по миру. К 2020-му со всем разобрались и стали проходить обследование.
— Август все изменил, из-за политической обстановки все отменили, — говорит мужчина. — Со временем жена немного отстранилась от этого, а я не мог, был больше вовлечен в ситуацию с выборами и потом — морально уничтожен. Мы даже не ходили на какие-то развлечения: знаете, как будто неправильно пировать, вроде ничего и не произошло, когда невиновные люди сидят в тюрьмах. Еще мы понимали: вдруг за мной придут, жена останется одна. Или нам придется уезжать, с ребенком это сложнее — большая ответственность.
Сейчас семья все так же откладывает этот шаг — из-за войны и все тех же рисков, которые остаются в стране для людей, два с половиной года назад не согласившихся с властью.
— Перед войной мы собирались уезжать, потому что экономически невозможно развиваться, но остались и сейчас просто стоим на месте, не знаем, что делать. В любой момент еще могут позвонить из военкомата… Мы живем дальше, но в таком подвешенном состоянии. Вроде бы что-то пытаешься делать, а потом смотришь новости и думаешь: «Толку обживаться, если потом придут и тебя заберут? Смысл сейчас развиваться, если ты политически против режима настроен?» Пока занимаемся созданием подушки безопасности. Обременять себя детьми не хочется. И с другой стороны, понимаешь, что мы молодые, жизнь одна, а она проходит мимо.
— Знакомые рожают. Смотришь на них, их детей — такие карапузы хорошие! — продолжает Станислав. — Они, скажем, привыкли к происходящему, смогли отстраниться: «А что сделаешь? Уже прошло сколько времени!» Но ведь все еще рядом, может коснуться тебя в любой момент. Мы пока не готовы к этому. Хотя, конечно, мне хотелось бы гулять со своим малышом, уделять ему или ей внимание, показывать мир, рассказывать о нем. В 2021-м жена незапланированно забеременела, но мы потеряли ребенка. Год после этого было очень тяжело эмоционально. Смотришь — папы, мамы ходят с колясками, и на тебя накатывает… Сложно описать, но хочется отдавать своему ребенку заботу, все лучшее, что можешь, пока ты еще крепок, молод. А то, что вокруг происходит, говорит тебе: подождите, стоп.
Самое страшное, по словам мужчины, что уже проявляется привыкание жить в такой сложной обстановке. К этому добавляются опасения, что время можно упустить.
— А мы не молодеем. Мне уже 30, жене — 28. И малыша хочется, хочется радоваться жизни вовсю, ведь она у нас одна, а ты не можешь этого делать полноценно. Мы уже поговорили с женой и решили: если позже не сможем сами, будем пробовать ЭКО, на крайний случай — усыновим кого-нибудь, будем рады дать семью какому-нибудь малышу, от которого отказались биологические родители, — рассуждает Станислав. — До 2020-го я не задумывался много о чем. И понимал, что режим — не очень, но вроде же как-то развивались, еще тогда зарплата была неплохая, и мы могли выехать куда-то за границу, по стране поездить. А после все ушло, мы застыли на месте. Понимаешь, что многих посадили, и у них жизнь за решеткой остановилась. При этом ты, вроде бы, на воле, но все равно эмоционально в тюрьме. Я стараюсь идти дальше, хоть по мелочи что-то делать, но до сих пор даже на какой-нибудь белорусский фестиваль не могу поехать и радоваться, что «нет войны», есть «мирное небо». Живем с женой скромно, тратим минимально, чтобы была подушка безопасности, — а мало ли? Знаете, в этом состоянии ты в принципе вроде бы живешь, а вроде бы и нет.
«Либо решиться на ребенка, либо в будущем не будет возможности его завести»
Еще одна белоруска, Кристина, тоже не может решиться завести ребенка. Последние годы она живет на Кипре, там два года назад познакомилась с молодым человеком — украинцем с российским гражданством. В августе 2022-го пара расписалась. У 32-летней белоруски есть проблемы со здоровьем — свадьбу устроили перед операцией по удалению доброкачественной опухоли. Впереди у девушки лечение, поэтому пара задумывалась о ребенке. Тогда смущали протесты в Беларуси, а потом началась война:
— Мы все так спланировали, чтобы, как только закончится основное лечение, завести детей. И медицинские ограничения подталкивали, и возраст, да и мне с этим человеком идти на этот шаг не страшно: он во всем меня поддержит. А когда я пришла на очередную консультацию, выяснилось, что опухоль выросла. На операции мне ее удалили не полностью. Сейчас я на гормональной терапии, а после будет окошко буквально в пару месяцев-полгода, чтобы забеременеть до момента, пока опухоль опять не начнет расти.
Белоруска переживает, что в нынешней ситуации с российским и белорусским паспортами на Кипре растить ребенка будет трудно, и боится планировать снова:
— Получить визу непросто, в работе тоже могут отказать, и у меня уже был такой опыт на собеседовании из-за гражданства. Еще мы хорошо понимаем, что со своими паспортами мы ничего не можем ему дать, если все ухудшится. Вдруг нас депортируют или будет еще какой-то конфликт? Все время этот страх, понимание, что что-то может случиться. Но я знаю, что в следующие месяцы либо мне нужно решиться на ребенка, либо большая вероятность, что в будущем не будет возможности в принципе его завести.
Хотя, думаю, мы все же не можем себе позволить это, потому что не понимаем, что будет даже через недели две, иногда все кажется бессмысленным. При этом каждый раз, когда я думаю, что это мой единственный шанс завести детей, — меня как будто парализует. Наверное, я еще не приняла то, что я, возможно, не смогу родить сама.
Пара рассматривает другие варианты стать родителями в будущем.
— Для нас не проблема — суррогатное материнство, ребенок из детского дома. Проблема в другом: ты, имея возможность родить, все равно не можешь. От этого руки опускаются, накатывает злость, отчаяние, что ты ни на что не можешь повлиять, — считает собеседница. — Мы — условные дети 90-х, как многие выходцы из стран СНГ, только учимся следить за своим эмоциональным здоровьем. Ты делаешь первые шаги, осознанно готовишься создавать семью, а тут все это происходит. Но и закрыть глаза, сделать вид, что все в порядке, — тоже плохой план. Знаете, у меня даже больше надежда на то, что просто все плохое вокруг изменится — война закончится и Украина отстроится, в Беларуси все изменится, в России все будет хорошо. Я перестала смотреть на свое личное как на частное — переживания сместились на более глобальные вещи.
«Мам, почему у всех есть братики или сестрички, а у меня нет?»
«У меня ребенку 9 лет, муж. Когда сын родился, нам казалось, что страну и нас ждет что-то лучшее. Мы были молодыми и наивными», — написала в редакцию 35-летняя минчанка Татьяна. Когда сын стал подрастать, они с мужем стали думать о втором ребенке, но хотели к этому моменту чувствовать себя увереннее — расширить жилье.
— С расширением мы в 2020-м запрыгнули в последний вагон. Когда ребенку было лет шесть, мы уже понимали с мужем, что ему не нужно быть одному, да и я всегда хотела двоих детей. Потом начался коронавирус — это сильно напугало: общая массовая истерия, вообще непонятно, что это, как с этим жить, какие будут последствия, все-таки болезнь не была изучена. Плюс это отрицание ситуации в стране, отсутствие масочного режима… Мы решили отложить свои планы. Когда ковид ослаб и с жильем вопрос решили, начали сдавать анализы, занялись планированием. Потом случился август со всеми жесткими событиями, переживаниями — вектор мыслей сместился абсолютно в другое направление, эту тему мы забыли. Но еще пару месяцев была какая-то надежда на будущее, мы продолжили обследование, но она опять пропала.
Семья снова решила отложить этот важный вопрос: не были готовы, боялись в том числе преследования:
— Да, это тяжело. Но тогда мы не могли ни о чем думать, кроме как о происходящем в стране. Да и банально ходить в этом состоянии (речь о беременности. — Прим. ред.) куда-то в город — риск.
Когда начался 2022 год, пара снова хотела попробовать — вернулись к обследованию здоровья, опять строили планы. Когда началась война в Украине, о них в очередной раз забыли до лучших времен.
— Тогда пришло отчаяние и сожаление, нас окончательно накрыло. Ковид, 2020-й год — это было внутри страны, мы уже привыкли ко всему, понимали, что это не первый раз и как-то уладится. А тут, все эти события в Украине — уже почувствовали, что это само не рассосется, что это надолго, — рассуждает белоруска. — Я не понимаю людей, которые могут как-то это оправдывать, и при этом есть большая вероятность, что [война] может как-то зацепить нас. Все эти новости, что творится там, — страшно думать об этом (плачет). И очень страшно оказаться с младенцем на руках под бомбежками. Когда ребенку 9 лет, он уже более-менее самостоятелен, ты больше можешь его защитить, чем когда он абсолютно беспомощен. Да и эти угрозы ядерной войны очень сильно пугают.
Еще страшно оказаться в режиме Северной Кореи, даже хуже — все вместе, с войной! Не дай бог будет необходима высококвалифицированная помощь, а тут не выехать толком, нормальные врачи уезжают, уровень медицины падает. Да и в принципе страшно, что дети будут жить в этом ограниченном мире, где им вводят в голову одну и ту же мысль, проводят эту «патриотическую» политику в школах. Мы с мужем сыну все объясняем, насколько можем, но он не понимает, почему это нельзя обсуждать в школе. Трехлетке это не объяснишь, а пропаганда повсеместна, она будет оседать в его голове.
За время раздумий Татьяна все ближе подходит к выбору. Или решаться и рисковать, несмотря на репрессии и войну, заводить малыша, или «заканчивать эту тему и больше не мечтать». Женщину печалит, что из-за происходящего вокруг ее семья вынуждена подстраиваться под обстоятельства, а не жить своими планами.
— Мы с мужем недавно это обсудили и все-таки подумали: наверное, если мы хотим ребенка, нужно на это идти, хоть и страшно, — считает она. — Другой вопрос — я не уверена, что с такими мыслями, настроением это возможно. И мы пытались до войны забеременеть — не получалось… Это очень гложет. Знакомые, которые решаются сейчас, рожают детей — завидуешь им по-хорошему, от этого еще грустнее. Может, это и есть пример, чтобы решиться?
У родителей младшего братика или сестричку очень просит сын. Это взрослых ранит еще больше на фоне остальных переживаний:
— Когда у него наступил более осознанный возраст, лет в восемь, он стал просить: «Мам, ну я один, почему так? У меня только кот и вы. Почему у нас нет никого?» Опять же, когда стали рождаться дети у наших близких друзей, а он у нас очень чувствительный мальчик, — иногда прямо до слез себя жалеет: «Почему у всех есть братики или сестрички, а у меня нет?» Больно это слышать и все объяснять.
Еще думаешь про возраст, здоровье, другие тяжелые внешние факторы — понимаешь, что это очень важное решение в твоей жизни (плачет). Похоже это на отложенную жизнь? Наверное, так и есть. Обидно, что наши родители так жили, надеялись на лучшее для нас, а выходит, что мы повторяем этот круг. Не хотелось бы… Но уже начинаем, как они, надеяться уже для своих детей на что-то лучшее. Очень боюсь, как бы мы потом так же не жалели… (плачет) Поэтому, наверное, не стоит того это откладывание — надо научиться отключаться от всех внешних проблем и начинать жить.
Психолог: «Люди боятся тратить деньги, менять работу, строить отношения»
О подобных страхах, синдроме отложенной жизни мы поговорили с Натальей Скибской — психологом-консультантом, гештальт-терапевтом.
— Я работаю с белорусами, украинцами и русскими (кто-то из них уехал, кто-то остается в своей стране). Сейчас людям очень тяжело жить на полную, чувствовать и проживать эмоции. Они боятся принимать решения, заводить детей, реализовывать свои проекты. Есть пассивность, невозможность быть активным. В Беларуси это тянется еще с протестов, но война ситуацию усугубила, — объясняет Наталья. — В этих состояниях я наблюдаю и синдром отложенной жизни, и вину выжившего. У многих жизнь поставлена на паузу. Вплоть до того, что часто слышу фразы: «Как пережить то, что происходит сейчас с моей страной? Как дожить до победы?» Сузился горизонт планирования, очень много неуверенности, неопределенности, растерянности — люди в ожидании, что будет дальше. Им тяжело смотреть в будущее, они живут в переживаниях: «Когда же что-то поменяется? Вдруг сюда дойдет война?» Боятся тратить деньги, менять работу, строить отношения.
Эмиграция связана с большими изменениями: нужно учить язык, находить людей, разбираться с легализацией, бытовыми вещами, и тут у человека задача — максимально адаптироваться к новому месту. А уехавшие часто боятся заводить плотные знакомства, покупать вещи, даже цветы: «У меня дома это есть!» Это застревание в прошлом. У кого-то возникают раздумья: возвращаться или нет, и порой доходит до крайностей: «Так хреново, невозможно что-то исправить — черт с ним, уже легче рискнуть поехать и отсидеть, чем так жить».
Оставшиеся тоже боятся войны, боятся, вдруг и им придется уезжать, они живут в тревоге, ожидании плохого. Я уже молчу про физиологию — люди болеют, у многих появляются расстройства сна, пропадает аппетит, они не могут радоваться простым вещам — еде, солнцу, друзьям; говорят, что чувствовать радость сложно, а счастье — невозможно.
— Рождение ребенка — это очень сложный вопрос, он связан с огромной ответственностью. Чтобы забеременеть, выносить ребенка, родить и воспитывать, нужны ресурсы, причем огромные, — продолжает психолог. — Дети на самом деле требуют сил, внимания, банального обеспечения. И если мы беремся за такой проект, у нас может не хватать этих ресурсов. Поэтому об этом тоже нужно хорошо думать, чтобы не обрекать ребенка и себя на потенциальные страдания, и решение должен принимать каждый индивидуально в своей ситуации. Жизнь непредсказуема, и мы не знаем, когда к кому-то могут прийти или когда куда может упасть ракета. В любом случае решения «рожать или нет» принимают родители.
Но люди откладывают жизнь и с тем, что есть уже сейчас. С одной стороны, это логично и даже обоснованно: так работает наш мозг, мы склонны ностальгировать, циклимся в настоящем на негативном, потому что такая информация — эволюционно более значимая. То есть здесь и сейчас замечаем плохое, пропуская то хорошее, что есть, а из прошлого, наоборот, вспоминаем хорошее. Сейчас настоящее проигрывает прошлому категорически, а будущее вообще непонятно какое. Становится невозможно мечтать — разве что только о том, чтобы это все поскорее закончилось и все мы могли выпить шампанского, когда, условно говоря, диктаторы исчезнут.
Но есть другой момент. Мы все вышли из советского или постсоветского прошлого, и этот синдром отложенной жизни нам очень свойственен. У каждого дома или у родителей, у бабушек и дедушек были серванты с бокалами на праздник. Все знают эти истории: конфеты на особый случай, за стол красиво садимся тоже по праздникам или когда гости пришли. Еще поговорки вроде «смех без причины — признак дурачины», одергивание детей, когда они слишком громко хохочут, радуются. У нас культурально сиюминутная радость в моменте — достаточно редкий феномен. С детства многих приучали ждать какого-то повода, чтобы радоваться, — например, Новый год наступил. И сейчас у каждого плюс-минус есть укоренившееся представление: сегодняшний день недостаточен для радости, и я недостаточен. Поэтому нам так сложно радоваться в принципе.
Казалось бы: война ставит человека лицом к лицу с вероятностью близкой смерти. Люди, которые переживали тяжелые болезни, попадали в ДТП, другие кризисные ситуации, связанные с риском умереть, обычно осознают конечность жизни, ее быстротечность и хрупкость. Появляется ценность момента. Но война, массовое горе перечеркивает возможность исцеления от синдрома отложенной жизни, потому что человеческая жизнь тотально обесценивается: можно бомбить садики, инфраструктуру. И на фоне этого происходит обесценивание собственной жизни: «Как я могу? Я не достоин вкусно есть, красиво одеваться, комфортно жить». Сейчас еще есть коллективная вина, что «мы не справились» или «мы — соагрессоры».
И мы все время ждем каких-то поводов. А жизнь — она прямо сейчас, тут происходит, она ценна сама по себе, понимаете? Сама жизнь — и есть повод. Нужно помнить, что каждый достоин уважительного обращения, нормальной жизни. И себе нужно говорить: я достоин этого.
«Многие ждут: „Вот как откроется окно возможностей!“ Ребята, даже если оно сейчас откроется, у вас не будет сил что-то делать»
— Чтобы не страдать по тому, что произошло, нужно, чтобы война закончилась. А она продолжается. Когда ситуация не завершена, очень сложно отгоревать и отпустить ее, — объясняет собеседница. — Еще поэтому, выживая и пережидая этот момент, мы зависаем в безвременье.
Если говорить в целом, то отказывать себе в жизни здесь и сейчас — неправильно. Во-первых, это рождает пассивность: человек чувствует себя такой лягушкой в банке с молоком, которая тонет, теряет силы. Когда мы активничаем, тренируемся, ходим в спортзал, качаем мышцы, мы и чувствуем себя лучше, нам легче быть активными. А чем больше «замораживаемся» и пассивно сидим, тем сложнее из этого состояния выдернуться, шевелиться — мы закрепляем у себя опыт «я не могу, я сижу и жду». Организм запоминает: я так живу, я остановленный, замерший в ужасе и забывающий дышать. Надо помнить, что это именно так работает, и усилием воли этому противостоять, вытягивать себя и друг друга на кофе, совместные проекты, работу, какой-то движ.
Даже на символическом уровне сейчас идет борьба между либидо и мортидо (жизненной энергией и энергией смерти), и нужно поставить себе задачу активничать, чтобы жизнь победила. Говорить ей «да» как можно чаще. Сажать цветы, покупать их в эмиграции — да. Ходить в спортзал, знакомиться — да. Если вы в Беларуси — заботьтесь о своей безопасности, будьте осторожными, но делайте все то же самое, продолжайте дышать, жить, активничать.
Многие ждут: «Вот как откроется окно возможностей!» Ребята, даже если оно сейчас откроется, а вы в таком состоянии, у вас не будет сил что-то делать просто потому, что мышцы атрофировались на физическом и символическом уровнях. Не хватит энергии, чтобы действовать, что-то менять.
Советская школа и белорусская репрессивная машина поддерживают установку «не высовывайся». Нужно вырабатывать другую — высовывайтесь, да, будьте аккуратными, но делайте что-то. Задача-минимум нынешнего времени — выжить и с учетом этого строить свои планы. Задача со звездочкой (и круто, если это будет получаться) — еще и жить, в этом смысл жизни. Надо стараться искать для этого поводы. Не храните красивые бокалы на праздники, не сберегайте конфету детям только на день рождения. Живите сегодня, ведь завтра не наступит никогда.
