Весной 2022-го мы уже говорили с Алексеем с позывным Психолог. 10 марта ему исполнилось 28 лет, а за неделю до этого в бою под Бучей он потерял левую ногу. И вот восемь месяцев спустя мы снова разговариваем с калиновцем о том, как за это время изменилась его жизнь.
Алексей с женой живут в Киеве. Созвониться мы договорились в 17.00. Незадолго до этого в его доме на четыре часа отключили свет: после того как Россия стала наносить удары по энергетическим объектам Украины, в стране действует режим экономии. На темном фоне экрана слегка заметен силуэт человека, голос его все также спокоен.
— Несколько месяцев я помогаю бригаде «Азова». Занимаюсь набором адекватных военных в подразделение. Скажем так, отделяю зерна от плевел. По своей деятельности я пересекаюсь с калиновцами и параллельно жду, как решится вопрос с моей легализацией в ВСУ. Это позволит мне официально работать в полку. Дело в том, что, когда началась война, я не был оформлен в Вооруженные силы и участвовал в боях как гражданский. Затем с моей травмой стало невозможно пройти военкомат. В итоге я, как и сотни военных, которые получили серьезные ранения, но готовы вернуться в части, не могу попасть в строй. Жду, когда будут приняты нужные законы.
— Когда этот вопрос решится?
— В Украине сложная бюрократическая система, так что пока неясно. Да и я по своим причинам только недавно начал оформляться.
— Когда мы общались в прошлый раз, вы помогали калиновцам с организационными и административными вопросами, а сейчас говорите про «Азов». Почему переключились?
— Если ты официально нигде не оформлен, есть возможность выбирать, чем заниматься. Пока у меня была возможность находиться в бригаде «Азова».
— Если не секрет, на что вы сейчас живете?
— Помогает «Азов», у нас есть патронатная служба, которая поддерживает раненых. Им каждый месяц переводится определенная сумма, поэтому проблем с деньгами у меня нет.
— Какие-то выплаты от Украины в связи с инвалидностью у вас есть?
— Из-за того, что в начале войны я не был официально оформлен в ВСУ, в последующем возникли определенные трудности. Эти вопросы решаются, но не быстро. Так что все рано или поздно будет хорошо. Тут не Россия, любые военные с точки зрения государства защищены.
— Рассказывали, вы тренируете военных, которые, как и вы, были серьезно ранены.
— До Бучи восемь лет почти каждый день я занимался спортом — последние годы кроссфитом. Менять свой образ жизни я не стал и после того, как немного отошел от травмы, составил программу из того, что могу делать, и пошел в зал. Попробовал разные тренажеры, понял: большую часть упражнений тяну. По сути пришлось отказаться только от нагрузки на ноги, например, приседаний. Не хочу травмировать оставшееся колено.
Тренируюсь я несколько раз в неделю на локации, которая относится к «Азову». В зал со мной ходят мои друзья-военнослужащие. Один из них, как и я, потерял левую ногу под Бучей, у второго серьезные осколочные повреждения нервов на обеих ногах. Раньше нас было больше, но не смогли найти хаб, куда бы всем было удобно добираться, поэтому остались заниматься только те, кто живет поблизости. Мы все понимаем: если физически развиваешься, то проще восстановиться.
— А приходилось психологически ребят приободрять? Возвращать им веру в себя?
— С этим, к счастью, я не сталкивался. Все, с кем мы занимались, ребята из «Азова». А среди них даже те, кто лишился обеих ног, бодры духом и прекрасно понимают: это еще не конец, и они могут помогать Украине и дальше.
«Полагаю, у меня там остаются осколки, и они все усложняют»
Сейчас, как и весной, на вопрос «как дела?» Алексей отвечает: «Отлично, все супер». Потерянная нога, шутит, за эти месяцы не выросла. Болеть тоже не перестала. Болит умеренно, но постоянно.
— Фантомные боли сохраняются, но я уже привык. Человек ко всему привыкает. Сейчас эта боль скорее раздражающая, но так как со временем она становятся слабее, думаю, рано или поздно все пройдет. Полагаю, у меня там остаются осколки, и они все усложняют. Но доставать их у меня времени нет. Это очередная операция, восстановление, а значит, и период, когда я не смогу ходить. Мне такое не сильно интересно.
— Почему? Возможно, это помогло бы вашему здоровью.
— Нервы — штука серьезная. Если они перебиты, то не факт, что все заработает.
— Сложно было привыкать к мысли, что придется жить без ноги?
— Так, а что тут привыкать? Я это сразу понял, когда получил ранение. Я человек, который быстро ко всему адаптируется. К тому же, уже через два месяца после ранения мне поставили протез, что считается очень быстро, и я стал учиться ходить. Никаких негативных моментов, которые бы сильно усложнили мне жизнь, я не замечал. Есть лишь нюанс, что раз в четыре дня нужно заряжать ногу, но это нетяжело. Точно так же, как мы заряжаем телефоны. Конечно, я понимаю: воевать, как раньше, уже не смогу, это печально, но я смирился. С этим ничего не поделаешь. На подобных вещах я не зацикливаюсь, главное — мозг сохранился.
— Летом вместо механического протеза у вас появился новый — электронный. Как он упростил вашу жизнь?
— Его можно настроить под себя. Он облегчает походку, делает ее более правильной с эргономической точки зрения. Теперь во время ходьбы я не нагружаю позвоночник, что позволяет избежать сколиоза и болей в спине.
Есть волонтеры, которые изъявили желание помочь мне получить еще более функциональный протез. Такие предложения стали поступать с лета. Я их обдумал, посмотрел, какие виды устройств есть, в какой стране они лучше, и согласился. Выбрал немецкий, сделанный для людей, которые ходят по горам. Думаю, в ближайшие месяцы мне его привезут. Он лучше подходит для занятий спортом, не так изнашивается на тренировках и работает, как полноценная нога с коленом. На нем можно даже бегать. Стоит около 55 тысяч долларов, а тот, что сейчас у меня — около 20 тысяч.
Вообще, в Украине нет проблем с протезами для бойцов. Понятно, во время войны нарушились логистические связи, и порой ждать приходится дольше обычного, но все приходит. Некоторый ребята ездят на протезирование в другие страны.
— В начале лета в интервью Deutsche Welle вы допускали, что, если у вас появится улучшенный протез, возможно, вы вернетесь на войну. Это желание не изменилось?
— Посмотрим, все возможно. Но я все же исхожу из практических моментов: получится восстановить подвижность, подумаю над этим, а нет так нет.
«Почему не создать силу из адекватных людей, которые не словом, а делом подтвердили, что они белорусские националисты»
— В интервью все тому же Deutsche Welle вы говорили, что позиционируете себя как военный. А каково вам как военному перестать участвовать в боевых действиях в самом начале войны?
— Ну меня же не убило. Вот если бы убило, было бы печальнее, а так, в целом, все хорошо сложилось. Да, сейчас я не могу участвовать в диверсионных вылазках, но могу применить себя в другой параллели, связанной с построением военного механизма. Так что для меня ничего не закончилось. Да и вообще, учитывая, что враги потеряли под Бучей больше жизней, чем мы, тот бой для нас можно назвать успешным.
— Вы так спокойно об этом говорите, поделитесь секретом этого спокойствия?
— Нет никакого секрета, просто такой психотип.
— На стыке весны и лета калиновцев награждали медалями. Вы вручали эти награды. Что чувствовали в тот момент? Важно ли для бойцов такое признание?
— Я чувствовал гордость за ребят, которые получали награды, а до себя в этот момент мне дела особо не было. Награды для меня неважны. Это лишь символы, у которых нет практического значения. Они интересны позерам и тем, кто собирается после войны пойти в политическую сферу. Для меня же, как и для любого адекватного военного, лучшая награда — смерть врага.
— Недавно в телеграм-канале калиновцев появился пост о том, как награждали защитников Бучи. Там на фото есть вы. По снимкам мне показалось, что этот момент был для вас важен.
— Нас пригласил мэр, с которым мы в хороших отношениях, поэтому мы приехали. Приятно, что люди выразили благодарность, но я же выполнял свою работу. Люди поблагодарили меня, я — их. А сама награда мне не сильно-то и была нужна.
— Четыре месяца назад в интервью «Белсату» вы говорили, что ситуацию на фронте для Украины нельзя назвать потрясающей. А как сейчас смотрите на происходящее? Когда и чем закончится война?
— Естественно, когда начались постоянные поставки высокоточных снарядов и современных стволов, ситуация улучшилась. За короткий период Украина смогла отвоевать значительную часть территории. Из позитивного: в военном отношении русские войну проиграли. Из негативного: никто не знает, что нас ждет. Не исключаю и плохие варианты развития ситуации. Никто ведь не знает, что в головах у съехавших с ума людей. Но, а когда все закончится, неизвестно. Думаю, в ближайшие несколько лет.
— Руководитель Главного разведывательного управления Украины Кирилл Буданов говорит, что война закончится к лету.
— Скажу так, Буданов еще ни разу не ошибался. Не вижу причин ему не верить.
— Но ваши прогнозы сильно расходятся.
— Все зависит от того, что включать в понятие конец войны. Конец войны возможен, только если Россия прекратит свое существование. По факту. Не важно, начнется там гражданская война, переворот. Но пока там будет существовать режим, ничего не изменится. Даже если бы Навальный вышел и стал у руля, нарративы бы не поменялись. У него присутствует точно такая же имперская риторика, как и у остальных. До раздробления России в войне будут лишь периоды затишья. Пусть даже русские признают поражение. Через пропагандистские каналы они все объяснят своему обществу. В этом проблемы нет. Люди там максимально зомбированы. Но дальше Россия не изменит своей направленности. Они будут восстанавливать военный потенциал, накапливать вооружение и снова атаковать Украину. Это вечная история. В России такой менталитет, у них нет никакого другого вектора кроме войны. Это постоянное отвлечение народа от того, что он живет в г***е. И желание затянуть в это дерьмо остальных. Это их какая-то национальная идея.
— А что ждет Беларусь?
— Пока в России не начнутся изменения, я не вижу для Беларуси хороших вариантов.
— Как вы относитесь к тому, что полк Калиновского, скажем так, пошел в политику?
— Я не занимаюсь политикой, для меня это на данном этапе не представляет интереса. А они, если считают это нужным, то пусть занимаются. Налаживание международных связей — это важно. Но в первую очередь такая деятельность полка дает защищенность людям, которые здесь находятся. Если бы они просто оставались как обычная регулярная часть в рядах ВСУ, то после окончания войны у формирования не было бы развития. А так как у нас много активных людей из оппозиционного движения, почему они не могут создавать политическую структуру? Тем более, по моим ощущениям, никого не устраивает та политическая сила, которая сейчас представляет Беларусь. Почему тогда не создать что-то свое из адекватных людей, которые не словом, а делом подтвердили, что они белорусские националисты и готовы сражаться за свободу.
От текущих оппозиционеров в Беларуси никто такого не ожидает, поэтому их никто всерьез не воспринимает и не будет воспринимать. Что нынешнее оппозиционное движение может предложить Украине? Нам? Какая польза от них Беларуси? Я не вижу смысла о них говорить.
— Мне всегда казалось, что военные должны заниматься военным делом, а политикой — дипломаты.
— Странная позиция. В политической жизни Древнего Рима воины играли важную роль. Жизнь устроена так: люди, которые ничем не пожертвовали, не могут прямо говорить о том, что есть на самом деле, они всегда лавируют.
«Ревновать жена точно не будет»
Утром 10 октября Украина пережила массированный ракетный обстрел. О взрывах сообщали практически во всех областях страны, несколько из них пришлось на Киев. Алексей в этот момент находился в центре города.
— Рядом со мной ничего не падало, но это было бы максимальным невезением, если бы меня ракетой прибило. Даже комично: выжив в том бою, умереть от случайной ракеты. Но я тут именно о себе говорю, а не о гражданских, которые погибли во время террористического акта. Ну, а мне пришлось вернуться домой, потому что все закрылось и разобраться с делами не получалось.
— Как после этого привыкали к новой реальности? Все-таки, говорили мне знакомые киевляне, до взрыва на Крымском мосту в городе было относительно спокойно.
— Я же понимаю, что идет война. Мне к этому привыкать не нужно. Я отчетливо осознаю реальность — и то, что творится, еще не худший вариант развития событий. Сейчас любой город в Украине находится в опасности. А то, что кто-то из гражданских себя обманывает и думает, что все относительно нормально, — это исключительно их непонимание происходящего. Люди не хотят мириться с ситуацией, где есть ограничения, и заранее не готовят себя к страданиям. В итоге происходящее для них — шок.
— Дополнительное напряжение из-за этого появилось?
— Если бы у меня такое было, я бы на войну не поехал.
— Что изменилось в быту обычных людей после того, как Украина стала жить в режиме экономии электроэнергии?
— Эпизодически отключают электричество. В общем, в сутки выходит восемь часов без света, и в основном они попадают на ночное время. Но бывает и днем. Вот как сегодня.
А вообще, на сайте DTEK (украинской энергетической компании. — Прим. ред.) есть график на неделю, где по улицам расписано, когда и в какое время возможно отключат свет.
Дома остаться без света не проблема. У нас есть светодиодные лампы, под ними можно почитать, и пауэрбанки, чтобы зарядить телефон. А вот если это случается, когда я на работе, компьютер отключается — и я не могу вводить какие-то данные. Тут приходится останавливаться. Но что уже поделаешь. Гораздо сложнее будет, если зимой начнутся перебои с отоплением. Тогда гражданским придется страдать.
— Давайте чуть сменим тему и поговорим о вашей внезапной медийности. У вас было много интервью. Как вам, человеку непубличному, вдруг оказаться в кадре?
— Я никогда не был медийным человеком. Мне это чуждо. Это была необходимость, чтобы донести до людей нужную информацию и сагитировать тех, кто хотел воевать за Украину, приехать сюда.
— Люди на улицах стали после этого вас узнавать?
— К счастью, я не давал интервью на украинском телевидении, поэтому меня никто не знает, пусть так и остается. В соцсетях я тоже не сижу и комментарии не читаю. Создал страницу в Instagram, закинул фото для журналистов. И все.
— А ваша жена как реагирует на комментарии на вашей странице? Там девушки пишут «очень красивый», «чарівний», «які очі».
— Хорошо реагирует (смеется). Но ревновать она точно не будет, потому что не к чему.
«Есть вещи более важные, чем семья»
— Как вас изменили эти восемь месяцев и то, что случилось с вашей ногой?
— Возможно, я стал чуть более рассудительным и сдержанным.
— Что за эти месяцы было для вас самым сложным?
— Даже не знаю, сложно преодолеть бюрократическую машину, но ничего не поделаешь. Про это разглагольствовать не вижу смысла.
— Тот день в Буче вас не накрывает?
— Нет, я считаю, что зацикливаться на прошлом смысла нет. Это не имеет для будущего никаких перспектив. Соответственно, нужно сосредоточиться на том, что есть сейчас, и двигаться дальше.
— Что для вас теперь самое важное?
— У меня есть возможность сражаться за Украину. Это основной фактор, который держит меня в тонусе.
— А ваша семья? Думала, вы так ответите.
— Семья? Нет, я бы так не ответил никогда, наверное. С семьей все в порядке. Но есть вещи более важные, чем семья.
— Вы сейчас пошутили?
— Нет, нация важнее семьи. Всегда. Судьба целой страны важнее человека. Когда человек зацикливается на семье, в этом есть что-то эгоистичное.
— Но, если с вами что-то случится, не нация будет рядом, а семья.
— Моя семья — это и «Азов» в том числе, и все мои друзья-белорусы, которые в полку Калиновского. А это напрямую связано с деятельностью по защите украинской нации.
— Ваша жена не обижается, когда вы такое говорите?
— Я ей такого не говорю… Она и так знает.
— Как человек, который в январе женился, скажите, а что для вас любовь?
— Это многогранное слово. Это и химическая реакция, недолговременная — влюбленность, увлеченность, страсть. И что-то более громоздкое — совокупность терпения, верности, умения идти на компромисс, умения слушать и слышать, огромного чувства привязанности и комфорта.
— Эти месяцы появилось ощущение, что все очень хрупко и в любой момент может закончиться?
— Чтобы это не закончилось в один момент, и происходит борьба.
