22 июня 1941 года нацистская Германия напала на Советский Союз и уже 28 июня заняла столицу БССР. За столь короткое время эвакуироваться смогли не все ее жители. Большинство осталось под оккупацией и было вынуждено выживать в новых условиях. Среди них оказались и артисты, вошедшие в труппу Менского белорусского городского театра. О трех «оккупационных» сезонах его работы, связях с сопротивлением и покушении на высокопоставленного нацистского руководителя — в нашем тексте.
«Все бродили как потерянные, опасаясь откровенно высказывать свои мысли»
О буднях Менского театра мы расскажем благодаря воспоминаниям Николая Сченсновича «Записки актера и партизана». Этот актер родился в 1894 году в Латвии. До начала Второй мировой войны работал на территории Западной Беларуси, тогда входившей в состав Польши. После объединения республики организовывал работу театра в Белостоке, трудился в Бресте, а в 1941-м стал актером Купаловского театра.
Эвакуироваться Николай не успел. Впрочем, не он один. Еще в начале июня в Минск на гастроли приехал Московский художественный театр. Его актеры успели уехать на восток, а работники других театров, гастролировавших по областным городам Беларуси, — не все.
«Тут [в здании Купаловского] были уже певцы, артисты балета, хористы и музыканты, актеры Минского ТЮЗа. Артисты Брянского театра Вознесенский и его жена Шаповалова бежали из Гродно и добрались до Минска, когда немцы были уже намного восточнее. Собрались тут также актеры оперетты, эстрады, филармонии, артисты цирка. Все бродили как потерянные, присматривались друг к другу, опасаясь откровенно высказывать свои мысли. Разговаривали исключительно на самые отвлеченные темы. Правда, старые друзья о чем-то шептались по углам, но стоило постороннему подойти к такой группе, как уже шел разговор о базарных ценах или о чем-то другом, незначительном», — писал Сченснович в мемуарах.
Оставшихся в Минске актеров собрали в здании Купаловского театра — до войны он назывался БДТ-1 (Беларускі дзяржаўны тэатр), современное название получил уже после освобождения города. В Минске уцелело и здание Оперного театра, но немцы разместили там конюшни и склад.
Точно неизвестно, кто именно решил создать в Минске общую труппу из совершенно разных исполнителей. Но в целом это была обычная практика — например, театр с актерами из разных трупп действовал и в оккупированном нацистами Бресте.
Как вспоминал Сченснович, весь коллектив разбили по трем специальностям: опера, драма, эстрада: «Составили график репетиций: певцов, хора, оркестра, балета, драмы и эстрадных артистов. Помещение было очень маленькое, потому все рассчитали по минутам».
В первую очередь начала работать эстрада. Показ первого концерта — точнее, театрально-концертной постановки — состоялся уже 10 августа 1941 года. В таком формате выступали певцы, танцовщики, показывались цирковые номера. На эти представления в основном приходили немцы.
Затем стала работать опера, после чего уже можно было говорить о полноценном театре. Кстати, название «Менский» он получил вполне логично: лишь за два года до войны столица Беларуси получила современное название, до этого город назывался Менском. Такое название все еще было привычно большинству горожан.
Для первого выступления выбрали «Евгения Онегина» — нацистов, несмотря на продолжающуюся войну, не смутило русское произведение. Но затем в афише чаще появлялись оперы из Германии или стран, бывших ее союзниками. Это «Вольный стрелок» немецкого композитора Вебера. «Свадьба Фигаро» и «Волшебная флейта» Моцарта, оперетта «Цыганский барон» Штрауса (напомним, Австрия входила в состав Третьего рейха). Также шли «Севильский цирюльник» итальянца Россини, «Кармен» француза Бизе. Впрочем, речь шла о мировой классике — большая часть из этих произведений и сейчас идет в Минске.
Все спектакли шли на белорусском языке. Переводы делала поэтесса Наталья Арсеньева — та самая, что написала текст гимна «Магутны Божа».
Нацистская пропаганда и виселица на фоне театра
Позже начала работать драма. В довоенном репертуаре Театра юного зрителя — его актеры составляли основу Менского драмтеатра — имелась пьеса Дунина-Марцинкевича «Пинская шляхта». Ее и показали осенью 1941-го. Одновременно начали репетировать «Коварство и любовь» Шиллера. Нашлись актеры, ранее игравшие в этой пьесе. Но встал вопрос о языке.
«Не знающие белорусского учили роли с помощью репетитора. Остальные помогали им в произношении. Изучить язык в течение двух-трех недель, конечно, невозможно, и все свелось к тому, что не знающие языка зазубрили текст и произносили его с ужасающим акцентом. „Белорусское“ начальство морщилось, но доложило ничего не понимающим немцам, что все в порядке, и драматический театр открыл свой сезон», — вспоминал Сченснович.
В репертуаре театра преобладала белорусская и зарубежная классика. Среди отечественных пьес шли «Пан министр» и «Счастливый муж» Франтишка Олехновича. Этот автор еще в конце 1920-х попал в ГУЛАГ, но чудом сумел оттуда вырваться: его обменяли на одного представителей белорусского национального движения в Польше. После этого Олехнович задолго до Александра Солженицына написал произведение о своем заключении: книгу «У капцюрох ГПУ» перевели на многие языки.
Среди зарубежных драматургов были востребованы авторы из Германии: в Минске, кроме упомянутого Шиллера, показывался «Потонувший колокол» Гауптмана. Также ставились итальянец Гольдони («Хозяйка гостиницы»), француз Мольер («Лекарь поневоле») и норвежец Ибсен («Кукольный дом») — как и в случае с оперой, эти страны были союзниками нацистов или оккупированы ими.
На оперы приходили как белорусы, так и немцы, на драматические спектакли — преимущественно белорусы. Места в партере стоили от 1 до 2 марок, боковые места — 75 пфеннингов, билет на балкон стоил одну марку, в ложу — две (для сравнения: известно, что из заработка белорусских рабочих, занятых при воинских частях вермахта и получавших продукты питания, высчитывалось 60 пфеннингов ежедневно). Вообще оккупанты вскоре ввели раздельное посещение спектаклей для себя и местных жителей. Немцы, ухаживавшие за белорусскими девушками, даже переодевались в штатское и пытались пробраться в здание во время «белорусских» показов. Иногда у них получалось, иногда — нет.
В оккупированном Минске действовал комендантский час. В летнее время — с мая по август — по улицам запрещалось ходить с 9 вечера до 5 утра, зимой — с 7 вечера. Поэтому билет в театр давал легальную возможность возвращаться домой позже.
Зрителям показы спектаклей помогали отвлечься от страшных будней, поэтому среди минчан театр был востребован и популярен. А вот для большинства актеров и сотрудников работа на оккупантов стала тяжким испытанием. Разумеется, среди них были люди, пострадавшие от сталинских репрессий, которым немцы вернули то, что забрала советская власть. Например, художественным руководителем Менского драмтеатра стал Вячеслав Селях-Качанский. В 1920-е он уже трудился директором БДТ-1, но был снят с должности по обвинению в «нацдемовщине» (сейчас бы это назвали «национализмом»). Для него возможность заниматься театром даже в таких условиях была спасением. Репрессиям в СССР подвергалась и упомянутая выше Наталья Арсеньева.
Но большинство актеров были жертвами обстоятельств — они не смогли эвакуироваться. Работа в театре была их единственной возможностью выжить — за нее они получали продуктовые карточки. Но радость от творчества вряд ли могли испытывать.
«Пинскую шляхту» репетировал Михаил Зорев, но вскоре ему как еврею запретили вход в театр, и коллектив остался без режиссера. Зорев позже погиб в Минском гетто.
«Директор каждый день вызывал актеров и предлагал им взять на себя постановку спектакля. Вызвал и меня, но я категорически отказался, сославшись на плохое здоровье и на полное незнание режиссерского дела», — писал Сченснович. По его словам, кто-то сказал директору, что актер Брянского драматического театра Петр Вознесенский — режиссер, но тому не захотели доверять эту должность из-за русской национальности.
«Однако, когда других кандидатур не оказалось, его вызвали в кабинет директора и, несмотря на его заверения, что он никогда режиссером не был, приказали взять на себя эти обязанности, пригрозив в случае отказа отправить его с семьей в концлагерь», — писал актер.
«Вначале гитлеровцы старались нас перевоспитать и устраивали беседы пропагандистского характера, показывали кинофильмы с бесконечно марширующими солдатами, с исступленно кричащим Гитлером. Но, чувствуя наше полное равнодушие, беседы и кино скоро прекратили. Внешне все выглядело нормально, шло по заранее намеченному плану, и придраться было не к чему. Репетировали, играли в спектаклях, но постановки сделались какими-то бездушными, неинтересными, незапоминающимися. Теперь мне понятно, почему то время почти совершенно не запечатлелось в памяти. Даже роли, которые я играл, кажутся мне какими-то нереальными, будто во сне, будто не существовавшими в действительности. Я не помню и людей, встречавшихся мне каждый день, кроме тех, с которыми у меня были хорошие отношения», — писал в мемуарах Сченснович.
Актера можно прекрасно понять. Рядом с театром, в Александровском сквере, часто проходили публичные казни. Например, именно там нацисты казнили советских подпольщиков. Среди них — секретарь Минского подпольного горкома компартии Исай Казинец, в честь которого в столице сейчас названа улица.
Охота на Кубе
Во время оккупации территорию нашей страны разделили. Ее центральная часть вошла в генеральный округ «Беларусь», генеральным комиссаром которого стал Вильгельм Кубе. На него развернулась настоящая охота.
22 июня 1943 года в Менском театре должна была пройти торжественная церемония. Она была приурочена ко второй годовщине нападения нацистов на Советский Союз. А еще в тот день планировали официально создать Союз белорусской молодежи — коллаборационистскую организацию наподобие Гитлерюгенда. Как писал историк Юрий Туронок (в книге «Вацлав Ивановский и возрождение Беларуси»), установленная мина должна была взорваться в то время, когда в театре планировал быть Кубе. Но тот покинул здание незадолго до взрыва, который произошел вечером во время спектакля «Пан министр».
«Взрывчатка, вероятно, была заложена где-то под полом, потому что взрывом сорвало первые ряды партера с правой стороны зала и повредило оркестровую яму. Пострадала правая передняя ложа и частично сцена. Взрывной волной выбило часть стены в канцелярии на втором этаже, <…>. На сцене во время взрыва был артист Борис Владомирский. Взрывной волной его швырнуло через всю сцену, и он ударился о полотняную декорацию. Полотно смягчило удар, и он остался невредим. День был очень жаркий, и артист [Вацлав] Околов с другими участниками спектакля в ожидании своего выхода на сцену стояли в раскрытых дверях, выходящих в сквер. Взрывной волной их выбросило наружу», — писал в мемуарах Сченснович.
По данным Центрального штаба партизанского движения, в результате этого взрыва было убито 70 и ранено 110 солдат и офицеров. Туронок писал о 13 убитых и нескольких десятках раненых. Александр Станюта, сын великой купаловской актрисы Стефании Станюты, отмечал в книге «Стефания»: «Ацалелыя ж пасля выбуху згадвалі, што наогул бачылі там толькі аднаго нямецкага афіцэра — той сядзеў з жанчынаю на галёрцы. А ўнізе загінула нямала маладых людзей, у тым ліку і старэйшы сын Наталлі Арсенневай — Яраслаў».
Кто организовал покушение, осталось неизвестно. По одной версии, это были партизаны. По другой, немцы — конкуренты Кубе, пытавшиеся устранить его за заигрывание с белорусским движением.
Кубе, кстати, все же уничтожили ровно через три месяца — 22 сентября 1943-го. Гауляйтера взорвали в его минском особняке.
Директор — в психбольницу, его преемник — в ГУЛАГ, у актеров — звания
Продолжать работу после взрыва театр не мог. 23 июня 1943 года его официально закрыли на ремонт. Осенью актеры выезжали на гастроли в Западную Беларусь. Труппа базировалась в Барановичах, ездила оттуда в Несвиж и Слоним.
В октябре 1943-го Сченснович вместе с несколькими другими актерами ТЮЗа ушел в партизаны. Среди них был Сергей Потапович — еще во время работы в театре по его поручению распространяли листовки, в которых на пишущей машинке были напечатаны сводки Совинформбюро и «комментарии по этому поводу, — небольшие листки, вырванные из тетрадок в косую линейку». Потапович был связан с минским подпольем и погиб в партизанском отряде во время одной из акций. В борьбе с нацистами погибли еще как минимум два актера, ушедших в партизаны.
Тем временем театр продолжил работу и после долгого ремонта открылся в начале апреля 1944 года премьерой оперы Алексея Туренкова «Купалье». По словам Сченсновича, ремонт проходил медленно, как будто в этом никто не был заинтересован. В июне 1944-го, за месяц до освобождения Минска, в театре впервые показали спектакль «Погубленная жизнь», рассказывающий о насильственной коллективизации 1930-х годов.
После освобождения столицы БССР Менский белорусский городской театр прекратил существование. Судьба его сотрудников и артистов сложилась по-разному.
Первый директор театра Ян Кравченок после войны страдал манией преследования и закончил свою жизнь в сумасшедшем доме. Его преемника Петра Булгака отправили в ГУЛАГ. Там же находились и композитор Алексей Туренков, актер Борис Владомирский (впрочем, после освобождения он вернулся в Купаловский и даже получил звание заслуженного артиста), а также брянский актер Петр Вознесенский.
Трагически сложилась и судьба дирижера Николая Клауса. В театре он работал с согласия подпольщиков — спасал музыкантов-евреев от гестапо. Благодаря его усилиям, например, к партизанам сумел уйти контрабасист оркестра. Но в 1948-м Клауса арестовали, обвинив в измене Родине и антисоветской агитации. Первоначально его приговорили к расстрелу, затем приговор «смягчили», изменив меру до 25 лет лагерей. На свободу он вышел в 1956-м, в родную Беларусь так никогда и не вернулся.
Часть из актеров не пострадали. Николай Сченснович переехал в Барановичи. Играл в местном театре, затем создал в этом городе народный театр. Умер в 1969-м, а спустя семь лет вышли его мемуары.
Заслуженными актерами Беларуси стали Николай Цурбаков, работавший в Гомеле, и Владимир Говор-Бондаренко, годы спустя вернувшийся — вместе с Вацлавом Околовым, пострадавший от взрыва в театре — на сцену родного Театра юного зрителя. После войны власти решили не восстанавливать ТЮЗ, не простив его труппе работы под оккупацией, хотя никакой их вины в этом не было. Новое открытие этого театра произошло лишь в 1956-м.
Все советские годы о театре в столице БССР практически ничего не писали — мемуары Сченсновича стали счастливым исключением. «Открытие» Менского белорусского городского театра произошло в 1990-е, но этот коллектив еще ждет своего исследователя.